Свинарник

К полудню руки уже не удерживали топорище, и я дважды чуть не прорубил себе ногу. Только высокие кирзовые сапоги спасли – лезвие соскользнуло по голенищу в одном случае и застряло в ранте в другой раз. А то бы точно уже без пальцев на ногах остался.

– А вот и рацпредложение, – объявил Виктор, высокий и сильный парень, которого мы звали, естественно, Большой. Он оторвал полосу ткани от своей рубахи и прибинтовал руку к топорищу. – Совсем другое дело, – заключил он, рубанув топором пару раз по бревну. – А главное, не выскользнет из руки и не отмантулит ненароком жизненно важные органы.

– Жизненно важные органы топором не достать, – поправил его Серега, выставляя конец очередного бревна на стену в том месте, где стоял Большой, который резко воткнул в бревно нижний угол своего топора и потащил его вдоль стены, в то время как Серега нес другой конец бревна.

Вдвоем, они легко уложили бревно на место. Большой быстро просверлил его электрической дрелью, глубоко войдя сверлом в нижнее бревно. Серега вогнал в дыру заранее приготовленный деревянный штырь, а Большой в это время просверлил еще одно отверстие, куда Серега загнал другой штырь.

– А вот голова, например, – сказал он, вгоняя топор в следующее бревно, выставленное Серегой, – это ведь жизненно важный орган, а топором его достать можно.

– Только если другой тебя по кумполу захочет зацепить, – возразил Серега, помогая ему уложить бревно на стену. – А сам ты только разве что обухом себя ударить по лбу можешь.

Они быстро закрепили бревно штырями на стене, и Серега спрыгнул вниз за очередным бревном.

Он вытащил зубами из пачки очередную сигарету. Негнущимися от тяжелой работы пальцами он открыл спичечный коробок и теперь пытался выудить спичку. Распухшие пальцы еле-еле влезали внутрь. Он сопел и пробовал так и этак, пока Леха не заметил его страданий, подошел и дал ему прикурить от своего окурка. 

Вообще, спички оказались самыми полезными из того, что мы с собой привезли. Кроме разведения костра и курения – двух главных отдушин посреди непрерывных усилий “через не могу” – они еще спасали нас от мошки – самой большой заботы на протяжении всего лета.

Мы привезли с собой три разных вида средств от мошки, и они делали свое дело. Столб этих паразитов стоял над каждым из нас, но запах отпугивал их, и только редкие камикадзе достигали кожи. Первые две недели наши лица были опухшими, но потом опухоль начала спадать – тело привыкло, наверное – и мы уже почти не реагировали на укусы. А вот глаза оставались незащищенными, и каждые несколько минут мошка залетала в глаз, и просто выморгать ее не всегда получалось. Вот тут спички и пригодились.

Страдалец, закрыв атакованный глаз, доставал спичку и шел к ближайшему товарищу, молча подавая ему спасительную деревянную палочку, которой тот вытаскивал мошку из глаза. Это происходило так часто, что все делалось молча, безо всяких спасибо-пожалуйста или еще каких-нибудь комментариев.

Опухшие от мошки, с ослабевшими и негнущимися пальцами, мы продолжали работать с рассвета до сумерек, только-только успевая собрать инструмент до полной темноты – по четырнадцать часов в день – зная, что через две недели тело привыкнет и станет крепчать. Надо только потерпеть. Так и случалось каждое лето, когда мы – студенты МФТИ, будущие ученые-физики – ездили в Сибирь шабашить, то есть подработать денег в отдаленных местах, где не хватает рабочих рук, или делая то, что местные отказывались делать по таким низким расценкам. В остальное время года, мы “работали” только авторучками. Ну, в футбол играли в хоккейной коробке – это было самое большое физическое напряжение, которому мы себя подвергали. Так что летом нам приходилось терпеть, пока тело войдет в нужную форму.

Вот и в это лето мы взялись построить свинарник в районе Байкала. Нас было шестеро, и мы прикинули, что, если работать без выходных и все светлое время дня, то мы можем успеть. Работа была аккордная, то есть почти без аванса – чтобы стройка не осталась незавершенной. Не помню уже, на какую сумму мы договорились. Только помню, что она не выглядела значительной, если делать ее полгода. А вот если уложиться в два-три месяца, то выходило неплохо.

Вскоре, однако, один из нас заболел, начал кашлять до крови и вынужден был уехать домой. Другого вызвала семья телеграммой. Кто-то оказался при смерти или еще какая-то необходимость потребовала его присутствия – не помню – но мы остались вчетвером.

Мы тогда только закончили копать траншеи под фундамент. Сидим мы вчетвером и думаем, рискнуть продолжить и не закончить до первого снега в сентябре (не дай бог еще ранний выпадет!), значить пропахать все лето и остаться без заработка. А если бросить сейчас, то можно попробовать найти другую работу.

Правда, мы уже пробовали искать, когда только приехали сюда. Дело в том, что в этих местах была объявлена всесоюзная стройка Байкало-Амурской магистрали (легендарный “БАМ”). Сюда понаехало много народу в надежде подзаработать, а мост через реку Лену еще не был построен. Вот все и застряли по эту сторону реки и, в ожидании зимы, когда Лена замерзнет, разобрали все работы, какие только были в этом районе. Нам еще повезло, что мы успели заключить договор на этот свинарник. Так что надежды найти другую работу было мало.

Да мы и пытались, когда узнали по каким низким расценкам мы будем работать. Мы сели на товарняк, один из нас спрыгивал у очередной станции или поселка и шел узнавать о наличии работ. Так мы прочесали по двести километров в каждую сторону и ничего не нашли. Оставалось либо закончить свинарник, либо ехать домой.

Вот мы и сидели, размышляя, что нам делать. А вокруг нас стояла тайга – сплошная стена высоченных – метров двадцать – деревьев. Так она стояла уже тысячи лет, еще и мамонтов видела, наверное. Впрочем, мамонт здесь не прошел бы. Они, скорее всего, по открытым местам – по тундре – бродили. Так что здесь до появления поселка никого не было – ни людей, ни зверей. Ведь животным вода нужна, а отсюда до ближайшей реки было несколько сотен километров.

Ощущение могучей вечности, окружавшей нас со всех сторон, делало наши проблемы незначительными и боль от растертых до крови ладоней – неважной. С восхищением и уважением мы смотрели в лицо природе, а она спокойно и даже равнодушно делала свое дело независимо от наших усилий и желаний.

Тайга наполняла воздух здоровыми лесными запахами так плотно, что, казалось, его достаточно для поддержания силы в теле даже и без еды. А красота рассветов и закатов восстанавливала гармонию в душе. Только ради этого сюда стоило приехать.

Первым нарушил молчание Большой.

– Можно попробовать убрать из договора забор, – сказал он. – Это сократит срок на неделю.

Все понимали, что этого мало, но показывало, что Большой склонен остаться. Так что все начали думать, как еще можно уменьшить объем работ.

– Я вот еще раньше думал про отстойник, – подал голос Серега. – Он ведь десять на десять и три метра в землю.

Отстойник – это такая бетонная яма, куда должно стекать все лишнее из свинарника. Мы собирались копать и бетонировать его вручную, и это была значительная часть общей сметы.

– Экскаватора здесь нет, я спрашивал, – продолжил Серега. – Но есть бульдозер. А нам сейчас сроки сократить важнее, чем экономить деньги. Мы можем нанять его, и он раскатает нам яму на три метра в глубину. Мы поставим опалубку, разопрем ее изнутри, а он нам ее обратно снаружи присыпит. Я так прикидываю, мы недели три можем так выиграть.

Настал критический момент принятия решения. На целый месяц меньше! Это давало надежду, при условии, конечно, что больше ничего непредвиденного не случится и мы выдержим физическую нагрузку.  

Но мы были молоды и верили, что весь мир только и думает о том, как нам помочь. А если и не получится, то худшее – это потеря лета. Да и то, какая же это потеря, если проработал два-три месяца на свежем воздухе, окреп и многому научился? Что, проваляться на пляже все это время было бы лучше? А тут такие истории можно будет потом рассказывать всю жизнь!

Мы переглянулись.

– Ну, что? – спросил Большой. – Еще какие мысли есть?

Никто не ответил.

– Ладно, – сказал Большой, поднимаясь во весь рост. – Тогда не будет терять времени.

Вот и терпели мы теперь, работая и ожидая, когда наконец тело привыкнет и окрепнет. Так и случилось. Недели через две пальцы начали немного сгибаться, а через месяц мы уже и забыли об усталости и старались двигаться как можно быстрее и эффективнее.

Забор нам разрешили исключить из сметы. Прорабом, который следил за выполнением договора, был довольно пожилой и очень молчаливый мужик с умными и даже мудрыми глазами. Мы потом узнали, что у него было пятеро детей от первой жены, умершей во время войны, и еще четверо он усыновил, женившись на другой женщине, уже здесь, куда его сослали на поселение после войны. За что, мы так и не узнали. Тут не особенно люди делятся своими и чужими секретами. Да мы и не особенно приставали. Неудобно как-то было, да и времени не было.

Он нас, кстати, тогда и предупредил, что кое-кто из местных были настроены против нас. Они хотели сами взяться за свинарник, требовали больше, чем было заложено в смету, но прораб не уступал. А тут мы перехватили эту работу.

– Вы посматривайте по сторонам, – сказал прораб.

Мы стали осторожнее, стали меньше общаться с местными, и ходить за пределами своей стройки только все вместе.

Отстойник мы забетонировали быстро, наняв бульдозер, как и планировал Серега. Прораб пришел, посмотрел на нашу работу и кажется остался доволен. У него даже, нам показалось, приятное удивление в глазах мелькнуло.

– Ему ведь тоже надо, чтобы мы успели до снега, – сказал Большой. – А то местные с него втридорога возьмут, если им придется заканчивать. 

Однажды, когда стены были выведены уже почти на полную высоту, мы обнаружили, что ночью кто-то пытался их поджечь. В одном из углов пол почти прогорел, но лес, из которого мы строили, был сырой, и стены не взялись. Неумелые, видно, поджигатели оказались.

 – Если бы загорелось, я бы не тушил, – сказал Серега. – Прикурил бы от огонька и поехал домой.

С этого дня мы стали ночевать прямо в свинарнике. Отгородили себе угол, чтобы ветер не дул, притащили матрасы, одеяла и там и спали. Было холоднее, чем в домике, где мы до этого жили, но спокойнее.

Кризис наступил на второй неделе сентября. Ночи стали очень холодными, днем иногда срывался редкий снежок. Мы как раз закончили основу крыши, и она нас измотала. Усталость накопилась, а тут таскай доски с самого низа на самый верх. И много надо было таскать. Ведь крыша по проекту состояла из трех слоев дюймовки, которые затем накрывались тремя слоями рубероида.

Дюймовку-то мы положили, а вот на рубероид сил уже не хватило. Наверное, еще и близость конца нас расслабила. Вот проснулись мы утром, а вставать нет сил. Лежим, угревшись в одеялах, и никак не получается вылезать на холод и таскание тяжеленых рулонов.

Через час, примерно, когда солнце уже заметно поднялось, Серега сказал то, о чем думал каждый: “Работать сил нет, но до ветру идти надо. А то на мокром будет спать холоднее.”

Пришлось вылезать. Управившись, решили поесть, чего там у нас было, уже не помню. Потом сели на солнышке под стену, где не было ветра, и просидели там еще не меньше часа.

Вдруг Серега вскочил, схватил рулон рубероида и с протяжным “А-а-а-а!”  почти бегом затащил его на крышу. Я тоже затащил один рулон, чувствуя, как надрываются руки. А Большой с Лехой вдвоем один рулон занесли. Но с крыши мы уже не спустились. Так и остались лежать на солнечной стороне на нагретых досках. Силы и энтузиазм кончились.

 – Если прораб ничего нам не заплатит, – медленно, едва ворочая языком, сказал Леха, – я попрошу у него только денег на дорогу и уеду.

– А хорошо бы, если б кто-нибудь еще до станции донес и бросил в поезд, – так же медленно добавил Серега.

Большой же – после долгой паузы – сказал (он у нас был как бы главным и чаще встречался с прорабом, иногда навещая его в конторе во время обеда):

– Я вам не говорил, а у нас осталось денег от аванса. Немного, но на дорогу хватит.

Бросать все не было никакого смысла. Но и сил не было совсем. Тело было свинцовым, и его невозможно сдвинуть. Такими же были и мысли.

Мы пролежали часов до одиннадцати, когда пришел прораб. Увидев наше состояние, он сразу все понял.

– Я думал, вы сломаетесь раньше, – спокойно сказал он и, окинув взглядом стройку, добавил, – ладно, без вас закончим. Идите в контору за расчетом, – он повернулся уходить и уже как бы про себя произнес, – а хорошо работали. Дольше, чем я думал. 

Я не мог поверить нашей удаче. Мы вдруг стали свободными. Можно ехать домой и, похоже, при деньгах!

Сразу и силы появились. Мы тут же пошли в контору, где нам выдали дюжину толстых пачек денег. Каждому по три штуки досталось.

Мы вышли на улицу. Закурили. Большой задержался, подписывая какие-то документы, потом присоединился к нам и тихо сказал:

– Прораб говорит, чтобы мы на стройку не возвращались. И чтоб уходили отсюда не к нашей станции, а через лес к тому повороту, помните? Ну, где поезд замедляет ход. Сказал, чтоб садились там на товарняк на ходу и никому не показывали деньги до возвращения домой. 

Этот совет прекрасно соответствовал нашему настроению. Нам так надоело уже наше окружение и так хотелось домой, что мы немедленно зашагали в противоположном от станции направлении. Погода была хорошая. Правда, солнце не доходило до нас на узкой тропинке между высоченными деревьями, но его свет отблескивал вверху и радовал душу.

Через час бодрой ходьбы Большой замедлил ход.

 – По моим расчетам, мы должны были бы уже дойти до рельсов, – сказал он неуверенно.

– Да, – подтвердил Серега, – я тоже об этом подумал.

По этой тропе мы раньше не ходили.

– Там вначале несколько развилок было, – сказал Большой. – В самом начале, еще у поселка.

Никто этих развилок, кроме него, не заметил. Мы так рады были свободе, что ни на что не обращали внимания. Просто уходили как можно быстрее из надоевших мест.

– Думаешь, надо вернуться? – спросил Серега.

– Не знаю, – покачал головой Большой. – Можно еще немного пройти и посмотреть.

Мы еще прошли по тропе какое-то время. Возбуждение освобождения стало переходить в состояние настороженного ожидания.

– Ну, что будем делать? –  спросил Большой, опять замедлив шаг.

Никто ему не ответил. Мы остановились и стали осматриваться.

– Может, на дерево залезть и посмотреть, – предложил Леха.

Все посмотрели вверх. До верхушек деревьев было метров двадцать. Они заметно раскачивались под порывами ветра.

– До самого верха все равно не долезешь, – заключил Серега. – А если ниже, то ничего не увидишь.

– Может, если полянку или бугор какой найти и там на дерево залезть, – не сдавался Леха.

– Можно попробовать, – поддержал его Большой. – Но и оттуда вряд ли что заметишь. Ты же помнишь? Там лес по обе стороны железной дороги стоит. Сколько там вырублено? От леса до рельсов метров двадцать будет, не больше. Эту просеку даже с бугра не заметишь.

Мы помолчали.

– Ну, какие еще предложения? –  нарушил молчание Большой.

– Не охота назад возвращаться, – протянул Серега, – но, видать, придется.

– Тогда пошли, – кивнул Большой.

Вернулись мы почти к поселку, казалось, быстрее, чем уходили. Но по часам еще один час прошел.

От развилки, о которой говорил Большой, уходило еще две тропинки.

– Может, спросим у кого в поселке? – предложил Леха.

– И объявим всем о наших планах? – возразил Серега.

Леха промолчал.

– По этой, что ли, пойдем? – показал на одну из тропинок Большой.

– У нас нет критериев для выбора, – ответил ему Серега. – Все равно гадаем. Можно и по этой пойти.

И мы пошли. И опять через час решили вернуться, потому что железной дороги не было, а мы знали, что поворот тот был совсем недалеко от станции. Ну, минут двадцать, ну, полчаса максимум ходьбы. 

В этот раз мы уже ничего не обсуждали. Действовать надо было быстро. Потому, что в темноте по тайге не разгуляешься. А дело шло уже к вечеру.

По третьей тропинке мы и часа не прошли, когда Большой остановился и сказал:

– Все, дальше не пойдем. Если мы хотим сегодня выйти из тайги, надо идти знакомой тропой на станцию. Иначе придется на холодную ночевать.

Он повернулся и решительно зашагал обратно к поселку. Остальные – за ним.

В поселок мы решили не заходить, а выйти на тропу к станции лесом. Но уже начало смеркаться, мы тыкались между деревьями почти наощупь, и, когда, наконец, выбрались на тропу, то и там уже почти ничего не видели.

Приходилось все время присматриваться к просвету между деревьями на фоне еще пока светлого неба. Под ногами же совсем ничего не было видно. Так мы и крались, шаг за шагом, натыкаясь поминутно на деревья и на друг друга. Хорошо еще, что мы были уверены, что тропа эта ведет на станцию.

Наконец, уже в полной темноте, мы почувствовали, что деревья расступились. Потом под ногами зашуршал щебень и, наконец, Большой споткнулся о рельсы. К счастью, он устал, у него было плохое настроение, и он ничего не воскликнул. Просто сказал: “Пришли. Рельсы.”

Нам надо было пройти еще метров двести по шпалам, когда Серега вдруг прошептал: “Тихо. Там кто-то есть.”

И тут мы все увидели красный огонек горящей сигареты. Впереди, метрах в пятидесяти, кто-то сидел на рельсах и курил. Мы осторожно развернулись, и пошли по шпалам в обратную сторону.

Размышляя теперь, я не могу понять, почему мы шли к станции. Нам же надо было идти в обратную сторону – на поворот. Но мы, видимо, уже устали, бродя по тайге, и нам хотелось выйти к свету и определенности, и, вообще, оказаться побыстрее ближе к дому, наверное. Я только помню, что почему-то представлял себе уютное купе вагона, бегущую за окном темноту тайги, и стакан горячего чая с лимоном.

А тот огонек сигареты… Может быть, нас действительно кто-то поджидал. А может быть и нет. Мы так и не узнали. Мы дошли до поворота, дождались товарняка и начали по очереди бежать за ним, чтобы не толкаться.

Обычно, я старался прыгать на подножку последней двери последнего вагона, чтобы случайно не попасть под колеса. Мы хорошо научились это делать в начале лета, когда искали работу вдоль трассы. Но сейчас было темно и выбирать не было возможности. Не хотелось ждать следующего товарняка и тем более сидеть здесь до утра.

Вот мы и бежали по щебенке за грузовыми вагонами и платформами, присматриваясь, за что бы ухватиться и надеясь, что под ногами не окажется какой-нибудь канавы, ямы или другого препятствия. Я думаю, что так могут действовать только очень молодые люди, которые уверены, что с ними уж точно ничего плохого не случится.

Я, наконец, заметил подножку и поручни тормозной площадки, ускорился как мог, ухватился за поручни и одним рывком оторвал тело от земли и поставил левую ногу на подножку, а потом и правую. Уже усевшись на пол только, я вспомнил о деньгах, пощупал и был рад, что все на месте – по пачке в каждом кармане брюк и одна пачка во внешнем нагрудном кармане, застегнутом на пуговицу, рядом с паспортом. Мы документы всегда носили с собой с тех пор, как нашу стройку пытались поджечь.

Не помню уже, сколько мы ехали до Братска. Думаю, что не больше суток, потому что особенно проголодаться я не успел. В Братске все поезда останавливаются. Я спустился на землю и пошел вдоль состава искать своих.

Все оказались живы и здоровы. Большой, как и я, попал на тормозную площадку. Лехе досталась открытая платформа, и он сильно промерз ночью и только утром смог перебраться на соседнюю платформу, где был установлен какой-то груз, затянутый брезентом, так что он смог залезть под брезент и отогреться.

А вот Серега, попал на платформу, тоже открытую, но позади вагона с углем. Так что он весь был пропитан мелкой угольной пылью, и даже несколько дней после этого его глаза выглядели как подведенные тушью. Мы называли его “Египтянин”, а он отвечал, что гордится древностью своего рода.  

Эпилог

Привет, Сергей!

Вот, только что закончил рассказ о нашей поездке в Сибирь. Мы после этого так больше и не встречались. Мы ведь жили в разных городах. Ты – в Долгопрудном. Я – в Жуковском. Мы познакомились в Казахстане, в стройотряде. А через два года, в начале лета ты вызвал меня на центральный телефонный переговорный пункт и предложил мне поехать с тобой и твоими друзьями в Сибирь.

Я тебя никогда не спрашивал, почему ты пригласил меня. Наверное, кто-то из твоих друзей не смог ехать, и ты искал подмену в последний момент. А я как раз сидел в общежитии и думал, как мне провести лето. Твой звонок оказался очень кстати: “Прилетай в Братск в начале июля. Связь через главпочтамт до востребования.” [Молодым людям сегодня это, возможно, непонятные слова. В те времена можно было послать на любое почтовое отделение или просто оставить там письмо “до востребования” на чье-то имя. Приходишь с паспортом, и тебе отдают письмо на твое имя.]

Я тебе очень благодарен за это приглашение. Воспоминания о том лете всегда были у будут со мной, в числе моих самых ярких и влиятельных. Наша поездка закалила меня и многому научила. Я стал лучше понимать жизнь. Приобретенные тогда знания и умения продолжают мне помогать и сейчас.

Спасибо тебе.

Николай,которого ты, возможно, помнишь по его кличке “Спортсмен.”

Денвер, Колорадо, США

2020

Привет, Коля!

«Свинарник» прочёл. Очень похоже. Последняя фаза, когда действительно не было сил, очень правдиво до мурашек написано. Так как я это помню. Да ты на свою фотку посмотри, где ты задумчиво куришь.

Но, знаешь, мне не хватило эмоциональной составляющей от природы, быта, впечатлений от закатов и общения с местными.

Почему я тебя пригласил с нами поехать? Да просто потому, что нам нужен был мастеровой по дереву. В Казахстане ты в бригаде работал. Парень ты компанейский, веселый. Нравился ты мне, вот и пригласил

Я рад, что ты меня сейчас нашел и все так запомнил.

Сергей 

Москва

2020