На Морчеку

Как Сашка и говорил, маршрут мы сделали за два часа, не особенно напрягаясь. Шли впереди по очереди. Большинство скалолазов любят ходить первым. Ведь если всегда идти вторым, то не приходится “разгадывать скалу”, риск гораздо меньше, и лазание превращается просто в работу. Но есть немало и таких, кто не осмеливается выходить вперед. Правда, в горах таких людей меньше, чем в обычной жизни, или, как говорят альпинисты, “на равнине”.

Что же касается Сашки и меня, то мы оба хотели быть ведущими. Вот мы и чередовались. Один из нас выйдет вверх на длину веревки, закрепиться в удобном месте на крюке и начинает страховать партнера, выбирая веревку. Партнер дойдет до него и, не останавливаясь, проходит еще на одну веревку вверх, закрепится и уже начинает сам страховать – одну веревку страхует “сверху”, а следующую веревку уже страхует “снизу”. Потом сам лезет две веревки. При таком стиле потери времени на смену ролей минимальны, и маршрут проходится гораздо быстрее, чем перестегиваться на каждом пункте приема и передавать собранные по дороге крюки. Так что мы шли всегда в хорошем темпе и не скучали на маршруте.

Мы с самого начала стали так, чтобы Сашке досталось прохождение карниза – небольшого, но все-таки требующего хорошего уровня лазания. Я бы, наверное, тоже там прошел, но Сашка лазил гораздо лучше меня, и было естественно, что самое сложное место маршрута он проходил первым.

В связке с ним я начал ходить недавно. До этого я много тренировался внизу с верхней страховкой, пока не достиг уровня, позволяющего ходить по интересным для Сашки маршрутам. А тут еще так совпало, что его постоянный партнер перестал лазить. Домашние дела его поглотили, да и возраст уже был “за тридцать.” Он, кстати, никогда не ходил первым, так что для Сашки это тоже был шанс сменить стиль восхождения. Первым ходить все время, хотя и интересно, но все-таки тоже утомительно бывает. Неизбежность ответственности давит. А если по очереди, то партнер может взять на себя немного больше, если ты вдруг почувствуешь себя неважно или еще по какой-то причине не сможешь лезть в полную силу.

– Два часа – это неплохо, – сказал Сашка, снимая с себя страховочные ремни.

– Я думаю, что мы могли бы и быстрее пройти, – ответил я, – если бы захотели.

Было приятно стащить с ног галоши и сменить их на кроссовки, которые мы несли с собой в рюкзаке. Галоши, надетые на тонкие носки или вообще на босу ногу, в те времена служили нам в качестве скальной обуви. Особенно хороши были азиатские остроносые, из твердой резины. Мы специально покупали их на размер меньше, чтобы поплотней сидели. Правда, пальцы ног очень сдавливались в носке. Зато при нагрузке получалась хорошая опора.

Сашка начал сворачивать веревку, а я собирать в рюкзак наши страховочные обвязки, галоши, скальные молотки, крюки и другие приспособления для закрепления на стене – “железо”, на скалолазном жаргоне. У нас у каждого была довольно увесистая связка с железом на все возможные виды щелей – широких и узких, глубоких и мелких и на все типы горных пород – мягких и твердых, рыхлых и плотных. И несколько шлямбурных крюков несли, на всякий случай, если попадем на участок без щелей.

Собирал я снаряжение автоматически, думая о том, что такие восхождения – без приключений – не запоминаются. Конечно, приятно чувствовать себя уверенно на маршруте, который совсем недавно казался тебе еще недоступным. Но эмоционально это не так возбуждает, как работа на пределе своих возможностей, с неожиданной опасностью и счастливым ее преодолением. Ведь именно ради этих эмоций мы и ходим в горы. Иначе, если только ради упражнений, то их удобнее делать на гимнастических снарядах где-нибудь рядом с домом.

А в горах можно подобрать себе именно столько трудностей и опасностей, чтобы и не слишком плохо было и достаточно интересно. Если же привык к какому-то уровню и заскучал, то всегда можно перейти на более сложный вариант. Вот и толкают себя ребята все дальше, к большему риску. А некоторые так и не могут остановиться, пока не станет уже поздно. Хуже всего, если долго везет. Ведь мы приписываем себе заслуги даже случайных удач. Вот и переоцениваем свои силы.

– Можно, конечно, прибавить скорости на этом же маршруте, – сказал Сашка. – А можно попробовать на Морчеку сходить.

– А я смогу? – спросил я.

– Подберем что-то по силам, – ответил Сашка уверенно. – В нашем деле что главное? Чтобы руки не дрожали.

– Тогда давай попробуем, – согласился я, и в следующую пятницу мы уже были в Симферополе.

За три часа мы проехали 84 километра до Ялты по “самой длинной троллейбусной линии в мире.” Оттуда автобусом 27 километров до поселка Оползневое и полчаса пешком до стены Ай-Петринской яйлы, где и находится 400-метровый монолит Морчеки. Я здесь раньше не бывал.

Чем ближе мы подходили к стене, тем сильнее росло мое любопытство, каким путем Сашка планировал наше восхождение. На первый взгляд, легких вариантов там не было. Но я уже знал, что небольшие трещины видны только вблизи и доверял Сашке, что мы найдем маршрут мне под силу.

Летом сумерки в Крыму наступают поздно, а начать маршрут нам надо было на рассвете, поэтому мы стали располагаться на ночлег еще засветло. Стена была южной, и я понимал, что чем раньше мы начнем, тем больше времени у нас будет до того, как она разогреется. К полудню лезть по ней будет все равно, что прижиматься к раскаленной сковородке. И никуда не денешься, пока не выйдешь наверх.

Мы уже раскинули наши матрасы под кустами, когда вдруг из-за них высунулась лохматая голова.

– Кто это тут? – спросил ее хозяин, и мы узнали Бантика – самого знаменитого скалолаза не только в Крыму, но и по всему Союзу.

– Бантик! – воскликнул Сашка.

– Шурка! – отозвался Бантик. – Ты откуда здесь?

Бантик постоянно приезжал в эти места и чувствовал себя здесь хозяином. Несколько маршрутов на Морчеке он прошел первым. И не только на Морчеке. На его счету было много первопрохождений и в Крыму, и на Кавказе, и даже где-то за границей. О нем снимали фильмы и писали в газетах и спортивных журналах, но только за рубежом. Внутри страны он считался злостным нарушителем, потому что лазил в одиночку, что было категорически запрещено правилами советского альпинизма, и часто без страховки, что было в наше время вообще неслыханным делом и опять же нарушением правил и плохим примером неспортивного поведения.

– Да, вот, с Василичем решили на Морчеку забраться, – ответил Сашка.

– А-а, – протянул Бантик, оглядывая меня. Мы с ним встречались и раньше, но разговаривали мало. Я ведь только недавно стал лазить, а он уже давно был живой легендой. – А я тут хочу новый маршрут попробовать, по центру.

Мы невольно посмотрели на скалу. Центр ее был гладким и почти без трещин. Мне там точно нечего было делать.

– Красивый маршрут, – согласился Сашка.

– Но тут много еще неясного, – объяснил Бантик. – Так что я завтра только разведку думаю сделать. Посмотрю, что как, попробую.

– Понятно, – кивнул Сашка, все еще глядя вверх. – Да, хороший будет вариант, – добавил он с восхищением.

– А хотите вместе посмотрим? – неожиданно предложил Бантик.

Сашка глянул на меня. Поработать в связке с мастером, наблюдая вблизи за его движениями на скале, это мечта любого скалолаза. Но Сашка был хорошим другом и, скорее всего, ради меня отказался бы от такого заманчивого предложения. Поэтому я поспешил ответить за него.

– Ну, нет, мне там делать нечего, – сказал я как можно более беззаботно. –Вы лучше вдвоем, без меня, идите. А я и снизу все хорошо увижу.

– Мы с тобой в воскресенье точно сходим, – тут же уверил меня Сашка, и я заметил в его глазах благодарность. Ему очень хотелось поработать с Бантиком.

– Да никуда гора не денется, – повторил я традиционную присказку, всегда произносимую вслед за решением не идти на восхождение из-за непогоды или еще по какой-то причине.

Они оба улыбнулись, и Сашка хлопнул меня по спине, “Спасибо, Василич!”

Мы начали обмениваться новостями, кто что делал и куда лазил за последнее время. Бантик, конечно, прошел в несколько раз больше маршрутов, чем мы, да и гораздо более сложных. Это была его жизнь. Все остальное было только помехой. Глаза у него сверкали, когда он рассказывал о своих восхождениях. Было очень интересно его слушать, хотя непримиримость его желания пройти трудный участок иногда просто пугала.

– Ты помнишь большой карниз на Форосе? – спрашивал он Сашку и, не дожидаясь ответа, продолжал. – Так я его все-таки сделал. Пять раз он меня сбрасывал. У меня бедро вот здесь синее все было целую неделю после этого. Но прошел. И чисто так. Теперь в любое время могу там спокойно идти даже без страховки.

Вот и теперь мы его слушали, разинув рты, и не заметили, как наступила темнота.

– Ничего, – успокоил нас Бантик, – завтра ведь только на разведку пойдем, не напрягаясь.

Двигались они очень медленно, переговаривались, обсуждая варианты, проходили вверх, потом возвращались. Бантик шел первым, долго присматривался, делал несколько шагов и опять куда-то смотрел. За несколько часов они ушли совсем невысоко, так что смогли сбросить мне веревку, чтобы я подал им воды во фляге.

К полудню они поднялись только на три веревки. Я представлял себе, какая там была жара, но они продолжали все делать в том же темпе и спускаться не собирались.

Сашку я знал хорошо. Он, если работал, то никогда не жаловался. Делал все, что нужно было делать, будь это день или ночь, мороз или, вот, жара. Всегда находился кто-то другой, кто предлагал отдохнуть. Бантик, по-видимому, имел такое же свойство. Не жалели они себя, даже не думали об этом, наверное. А чего жалеть, если есть интерес к тому, что ты делаешь? Вот и работали.

Спустились они только к вечеру. Бантику надо было в Симферополь ехать сегодня же. Поэтому он быстро собрался и пошел к дороге.

Сашка вытянулся на спальном матрасике. Видно было, что он очень устал.

– Жарко было? – спросил я.

– Жарко, Василич, – ответил он не сразу.

Да, устал Сашка. Поэтому я не стал его больше мучать вопросами и занялся приготовлением еды. Сашка, похоже, задремал. Очень это было на него не похоже.

Когда еда была готова, я его разбудил, и мы поели. Все молча.

Почти так же молча мы расположились ко сну. Я уже был уверен, что на гору мы завтра не полезем.

Через несколько лет после этого, Сашка признался, что очень не хотел идти утром на маршрут. Все тело у него болело. Даже глаза не хотелось открывать.

“Лежал,” рассказывал он потом, “и думал, что обещал ведь Василичу сходить на Морчеку. Не ехать же ему обратно просто так. А глаза, ну, просто не открывались.”

Утром я растопил примус и начал кипятить воду для чая. Сашка еще спал, и я стал собирать свои вещи в рюкзак, чтобы возвращаться домой.

– Ну, что, Василич, ты готов идти гору? – неожиданно спросил он.

В его голосе чувствовалось усилие для того, чтобы вопрос звучал бодро.

Я растерялся от неожиданности и ответил не сразу.

– А у тебя есть силы? – спросил я.

– Ну, тебе придется поработать первым.

– А маршрут? Сложный?

– Тебе понравится. Вон там, слева, Бантик мне показал.

– То, что Бантику легко, мне может быть и не по силам.

– Василич, в нашем деле что главное?

– Чтобы руки не дрожали.

– Вот так, – подтвердил Сашка. – Давай попьем чайку и наверх, чтоб пораньше спуститься.

Мы позавтракали и снарядились, стараясь не брать ничего лишнего. Даже калоши натянули здесь же, чтобы не тащить кроссовки и рюкзак за собой. Идти в тесных галошах было неприятно, но я знал, что вскоре привыкну и забуду, как только дело дойдет до лазания.

– Вот тут давай начнем, – сказал Сашка, – и вон туда будем выходить, – показал он на дальнюю вершину.

Я отошел немного от стены и просмотрел маршрут, стараясь запомнить все особенности, чтобы потом не сбиться. Во время лазания его уже не будет так хорошо видно.

– Веревок десять, – сказал Сашка. – Но я здесь не бывал, так что точно не знаю.

Значит, маршрут был метров четыреста примерно. “Что ж, похоже,“ – подумал я.

Я еще раз просмотрел маршрут, потом закрыл глаза и прошелся по маршруту по памяти. Сашка меня не торопил. Ведь мне придется все время идти впереди, так что я должен хорошо понимать, куда идти на каждом участке.

– Ну, вроде, понятно, – наконец, сказал я. – Пошли?

– Давай, Василич, – сказал Сашка, беря в руки веревку, привязанную одним концом к моим страховочным ремням. Другой конец веревки был привязан к страховочным ремням Сашки. Ремни охватывали грудь и бедра и сходились к карабину чуть ниже груди.

Я подошел к стене и полез вверх, закладывая в трещины гайки со стальными петлями на них для страховки. Гайки эти мы так и называли – закладки. В каждую петлю был продет карабин, и я простегивал через него веревку, которую Сашка выдавал мне по мере движения. Если бы я сорвался, то пролетел бы мимо последней закладки, а Сашка в это время постарался бы подготовится к рывку и смягчить его. Никто из нас еще ни разу не срывался, но я был уверен, что Сашка все сделал бы наилучшим образом.

Я прошел первую веревку, закрепился на стене закладкой и принял Сашку. Он пристегнулся на мою закладку, и я отдал ему веревку, а сам отстегнулся от закладки и опять полез вверх. Пройдя вторую веревку, я опять принял Сашку, и мы повторили процедуру. Все время идти первым было мне непривычно. Но после третьей веревки мы вошли в ритм и двигались в хорошем темпе.

Пятый участок, однако, меня смутил, и я не сразу полез вверх. Стена в этом месте была довольно гладкой с редкими и маленькими зацепами. К тому же маршрут здесь уходил влево, а стена здесь была выпуклой и что там было дальше было не видно. Я глянул н Сашку. До сих пор, когда мы лазили вместе, такие участки обычно проходил он.

– Что, Василич, притомился маленько? – спросил Сашка.

– Да, не особенно пока. Как тут лезть? Как думаешь?

Сашка посмотрел и предложил, как начать.

– Там дальше где-то хорошая полочка есть, – подбодрил он меня. – Я снизу ее приметил, как раз после этого перехода.

Это значит, что, просматривая снизу маршрут, он понял, что на этом переходе мы не сможем увидеть продолжения маршрута, скрытого выпуклостью стены. А мне это и в голову тогда не пришло.

– Знаешь, Василич, а давай-ка я попробую, – предложил Сашка, видя мои колебания.

Я опять перестегнулся на петлю от закладки и взял веревку у Сашки из рук. Он полез было вверх, но через несколько шагов остановился, и я заметил, что нога у него дрожит от напряжения. Вчера он все-таки здорово переутомился. Постояв еще несколько секунд, Сашка вернулся.

– Нет, Василич, – сказал он, – сегодня твой день.

Он пристегнулся к петле и принял удобное положение, повиснув на ремнях. Я подал ему веревку, отстегнулся от петли и начал так же, как Сашка только что шел.

– Теперь посмотри вверх и немного влево, – сказал он, когда я достиг того места, где он застрял. – Мне там роста не хватило, а ты, я думаю можешь дотянуться то хорошей зацепы. Возьмись за нее правой рукой и поставь правую ногу слева от себя и немного выше. Там есть небольшая опора. Потом подтянись и вытяни левую руку влево и вверх. Там должна быть вторая зацепа. Возьмись за них и перейди ногами за поворот. Там ты, я думаю, сможешь дотянуться левой ногой то той полочки.

Я полез и, действительно, все получилось именно так, как он говорил. А за углом оказалась удобная полочка, сантиметров пять шириной, с хорошей трещиной рядом.

Шестая и седьмая веревки были не такими сложными. Восьмая веревка была посложнее, но я уже знал, что мне за Сашкой не спрятаться и прошел ее без колебаний. Правда, я стал уставать. И трудность маршрута сказывалась, и то, что я первым шел все время.

После девятого участка мы уже надеялись увидеть выход на вершину, но ее еще не было видно.

– Мы не прямо идем, – пояснил Сашка.

Чтобы идти все время прямо вверх, требовалось больше скалолазного мастерства, чем было у меня. А я, в поисках более легкого варианта, много перемещался горизонтально, тем самым невольно удлиняя маршрут. Веревка позади меня шла зигзагом от закладки к закладке, как шнурки на ботинках – то далеко вправо, то далеко влево.

– Но ничего, Василич, – постарался поддержать меня Сашка, – мы уже близко. Ты хорошо ведешь. Не устал?

– Есть немного, но руки еще не дрожат, – отшутился я.

– Это – самое главное, – рассмеялся Сашка.

Мы прошли еще две веревки, а вершины так и не было видно. Возникло такое чувство, что этот маршрут никогда не кончится. Сашка тоже, я заметил, посматривал вверх с беспокойством.

А тут еще погода стала ухудшаться. Сначала было даже неплохо, что солнце скрылось в облаках. Но небо продолжало темнеть и вдали над гребнем стены, по которой мы лезли, появилась черная грозовая туча.

– К нам идет, – сказал Сашка. – Таких гостей нам не надо. Давай, Василич! Мотаем отсюда, пока нас не накрыло. Мы уже близко.

Я поднажал, и мы прошли двенадцатую веревку быстрее, чем любую из предыдущих. Сашка тоже лез очень быстро, выхватывая закладки из трещины одним движением.

Туча приближалась, и мы так же быстро прошли тринадцатую веревку. Но туча двигалась еще быстрее и была уже почти над нами. Если дождь намочит скалу, то мы здесь застрянем надолго. Вдруг молния ударила в гребень недалеко от Морчеки, и гром прокатился вдоль стены.

– Давай, Василич! – услышал я сквозь грохот. – Мы уже на выходе.

У Сашки, страхуя меня, было время осмотреться. Я же ничего не видел дальше одного метра перед собой, и лез, и лез, и лез. Правая нога, правая рука, опора на правую ногу – и вверх, левая нога, левая рука, опора на левую ногу – и вверх. Правая нога…

Уже несколько капель дождя упали на скалу и мне на лицо.

Я прибавил скорости. Но веревка кончалась, а мы все еще были на стене. Если начнет лить, то…

И в этот момент я увидел деревце, стоящее на самом краю – там, куда я выходил – совсем рядом.

Дождь начал ударять все чаще. Скала под моими руками стала уже рябой от капель. Через несколько секунд будет уже ливень. Краем глаза я заметил, что стена воды была уже совсем рядом.

Я рванулся к дереву.

Дождь забарабанил вовсю и скала намокла.

Но я уже ухватился за корень этого крепкого скального деревца, выдержавшего здесь, наверное, не одну бурю и намертво вросшего в скалу.

Быстро подтянувшись, я вышел на большую плоскую полку, заросшую травой, с широким некрутым выходом на вершину. Обведя веревку вокруг дерева, а дернул ее два раза, давая Сашке знать, что он может начинать движение. Кричать было бесполезно. За шумом дождя, грохотом грома и краем скалы, он меня все равно бы не услышал.

Веревка выходила медленно. Мокрая скала была скользкой, и только Сашкина сила и мастерство спасли нас. Он несколько раз соскальзывал и повисал на ручных зацепах. Когда его голова показалась над краем скалы, он был мокрый до ниточки.

– Тут такой водопад, Василич, – сказал он, отплевываясь. – Прямо в морду хлещет. Чуть не утонул. Давай спрячемся куда-то.

Не развязывая веревку, мы поспешили вглубь полки и сели под скалу. Ветер дул так, что она нас хорошо защищала, и даже дождь нас не особенно доставал. Правда, мы все равно уже промокли насквозь, и нам было все равно. К тому же возбуждение от успешного и такого своевременного завершения маршрута делало жизнь прекрасной независимо от внешних условий.

– Ну, Василич, – хлопнул меня по спине Сашка, – поздравляю с боевым крещением!

– Да уж!

Гром уже гремел совсем рядом, заглушая наши голоса.

– А ты ведь на последнем участке ни в одну из закладок не простегнулся, – прокричал Сашка, отвязывая от себя веревку. – Свободным лазаньем все прошел. Петля висит с карабином, а веревка мимо проходит. Ты сколько закладок положил?

– Я не помню. Очень спешил.

Чтобы не притянуть к себе грозового разряда, мы отбросили от себя подальше все металлическое снаряжение – крючья, закладки, карабины.

Сашка повернулся, потрогал скалу и посмотрел на меня. По скале текла вода. Если в нее ударит молния, то электричество по ней пройдет как по проводам. Мы начали всматриваться в соседние скалы.

Мы перебежали открытое место и залезли кое-как в расщелину между двумя скалами, закрытую сверху большой плитой. Было тесно, но сухо. Дождь лил, не переставая.

– Ничего, – сказал Сашка. – Быстро пришло, быстро уйдет.

Он посмотрел на меня и хотел еще что-то сказать, но вдруг отшатнулся и глаза его выразили такой ужас, что я даже испугался.

– Молоток! – закричал он, тыкая пальцем в мой молоток для забивания крючьев, все еще висевший на моей обвязке.

Я содрогнулся, представив, как молния сейчас шарахнет в нас, и бросился развязывать узел. Но веревка намокла, узел затянулся, пальцы мои дрожали от волнения, и я в спешке никак не мог его растянуть. А тут молнии пошли сверкать одна за другой и раскаты одного грома перекрывались грохотом следующего. Ну, просто как в кино о войне. А вдруг и вправду долбанет по молотку? Сашка пытался мне помочь, но в тесноте и спешке ничего не получалось.

– Где нож?! – крикнул Сашка.

– Да в рюкзаке все осталось!

– Дай я зубами попробую.

Кое-как скрючившись, Сашка зубам впился в узел и сумел-таки его расслабить. Я отвязал молоток и запустил его так далеко, что мы его потом так и не нашли.

Бомбежка продолжалась еще не меньше получаса. Молния дважды ударяла в поляну перед нами, и мы вжимались в щель, как только могли.

Наконец, туча прошла и, как это часто бывает летом, сразу засияло солнце. Мы собрали разбросанное снаряжение, поискали недолго мой молоток, плюнули на это дело и поспешили вниз.

Тропа на спуске намокла, и мы постоянно поскальзывались. Но самые большие неприятности принесло нам наше решение на брать с собой кроссовки. Мы так впервые поступили, стараясь не брать ничего лишнего на трудный маршрут. Галоши и без того были тесные, а на спуске они так сдавливали пальцы ног, что они болели просто невыносимо. Особенно больно было идти по крупной каменной осыпи. Так что мы по дороге сто раз поклялись всегда брать с собой кроссовки.

Громко ругаясь и хромая на обе ноги, мы все-таки добрались до нашей стоянки. К каким удовольствием стянули мы галоши! Пальцы на ногах были растерты до крови. Даже кроссовки одевать было больно.

Кое-как справившись и переодевшись в сухое, мы почувствовали, что жизнь стала опять вполне терпимой и даже приятной. А то, что пальцы не сжимались в кулаки, то это было нам знакомо.

– Тренироваться надо больше, – сказал Сашка, с трудом завязывая шнурки на кроссовках.

Мы упаковали рюказаки и пошли к дороге. Все тело начало ныть и проситься на отдых, но это было приятное нытье, говорящее о том, что мы хорошо выложились, ради чего и ехали сюда. А без трудностей и боли не получаешь такого же ощущения полноты жизни.

Попутку мы ждали недолго и вскоре уже были в Ялте, на остановке самой длинной троллейбусной линии в мире. День подходил к концу. Сумерки становились все плотнее, но настроение у нас было отличное. После пережитого на стене и на спуске, жизнь на горизонтальной асфальтированной поверхности не могла иметь проблем.

Наконец появился троллейбус, пришедший из Симферополя. Одним из последних из него вышел какой-то работяга, оглянулся по сторонам и подошел к нам.

– Мужики, – сказал он неуверенно, – вы только не смейтесь. Это какой город?

Мы сначала оторопели, но потом поняли, что он видимо хотел сесть в городской троллейбус где-нибудь в Симферополе, но перепутал и сел в междугородний. Они ведь практически одинаковые. Ну и заснул, наверное.

– Это Ялта, корешок, – ответил Сашка.

– Е-мое! – совершенно растерялся работяга.

– Не переживай, корешок, – успокоил его добрый Сашка. – Поехали с нами обратно.

Мужик постоял еще немного, озираясь и как бы не веря своим глазам, потом почесал затылок, махнул рукой и полез за нами в троллейбус. Двери закрылись, и мы поехали.

Мы поднимались все выше по серпантину дороги, и на каждом повороте вглядывались в вечернюю Ялту. Она сверкала радостными огнями, открываясь все шире и все дальше внизу. Набережная напоминала новогоднюю гирлянду, четко обозначая силуэт города на фоне темного моря, на котором, как елочные украшения на невидимых нитках, висели огни кораблей на рейде.

Наконец, самая широкая панорама залива открылась во всей своей красе и исчезла за краем дороги, а в стеклах окон появились наши собственные отражения. Работяга опять заснул. Сашка тоже задремал, вытянув ноги вдоль сидения и навалившись спиной на окно.

Я сидел напротив него и думал, что именно такие восхождения запоминаются – если было трудно, опасно и казалось, что только удача помогла избежать беду. Мы почему-то не так высоко ценим хорошо подготовленного и выполненного точно по плану дела. А ведь должно быть наоборот. Мне сейчас должно быть неловко за мою удачливость сегодня. Что бы с нами случилось, если бы туча пришла на несколько минут раньше или если бы это дерево на оказалось точно в том месте? Так что молчать бы нам надо, а не рассказывать о том, как мы с трудом выбрались наверх, несмотря на непогоду и как нам повезло. Ну, ничего уж тут не поделаешь. Мы чувствуем успех как свою заслугу, даже если это была совершенно невероятная удача, и находим оправдание своим проигрышам в неблагоприятном стечении обстоятельств.

Перед тем, как заснуть, я еще успел подумать, что хорошо бы было все это записать. Как мы взошли на Морчеку, и как встретили Бантика, и о моем друге Сашке и о том, что мы приписываем себе заслуги самого невероятного везения.