Счастливого Рождества!

Я лазил по скалам и всему, что торчало из земли с юношества. Когда СССР развалился и границы открылись, иностранцы потянулись в наши горы. Безработица и инфляция бушевали, и я решил попробовать заработать в качестве горного гида. Моим первым клиентом оказался американец, который хотел совершить зимнее восхождение на один непростой бугор.

Звали его Джеймс. Чуть меньше тридцати, он был высоким, очень худым, но сильным. У него был хороший потенциал, но я не был уверен в его выносливости.

Он приехал на неделю, чего должно было быть достаточно для восхождения, но непогода нас задержала. Джеймс уже начал было терять терпение, когда небо вдруг очистилось.

– У меня осталось всего два дня до отлета домой, – сказал он. – Если мы поднимемся и спустимся за два дня, то я успею на утренний автобус до аэропорта.

Джеймс хотел успеть домой к Рождеству. В Советское время мы не праздновали Рождества. Новый год был гораздо важнее религиозного праздника. Естественно, я считал, что так же к этому относится и «все прогрессивное человечество».

– Это не столько религиозный праздник, как семейный, – пытался объяснить мне Джеймс. – Еще не было ни одного года, чтобы вся наша семья в этот день не собралась.

– Да ты не волнуйся, – успокаивал я его, хотя и не понимал, почему ему нельзя пропустить семейное мероприятие один раз. – Завтра мы подойдем под самую вершин и переночуем. А рано утром заберемся наверх – и обратно в базовый лагерь в тот же день. Скатимся вниз – не заметишь!

– Хорошо бы, – кивнул головой Джеймс.

Утром мы начали как спланировали. Погода держалась хорошая. Мы подошли под вершину и поставили палатку. Утром – еще в темноте – мы пошли наверх в хорошем темпе. Потом вышло солнце. Небо было ясное. У нас были все основания надеяться на успех.

Слой свежего снега, однако, отнимал силы на то, чтобы пробивать тропу. К тому же мы опасались выйти на снежный карниз – сверху то его не видно – поэтому каждый шел своей тропой, чтобы не вдвоем улететь вниз в долину. А это означало, что каждый пробивался сквозь снег сам. Было тяжеловато, но мы продвигались шаг за шагом, стараясь держать запланированный график движения.

Мое предыдущее восхождение я сделал за месяц до этого и был в хорошей форме, а Джеймс не сделал ни одного восхождения с лета. Все это время он тренировался на выносливость только в спортзале на беговой дорожке тренажера. Так что я наблюдал за Джеймсом внимательно.

К полудню, когда мы уже приближались к вершине, Джеймс начал двигаться медленнее. Он явно устал, но старался не снижать темпа. Тем не менее, мы немного отставали от графика, но что-менять пока не было причины.

Наконец мы вышли на самый верх.

– Дошли! Поздравляю! – я обнял Джеймса.

Он в ответ только кивнул без особого энтузиазма. Устал, видно. Я дал ему посидеть немного, пока фотографировал его и себя на вершине, на память и для подтверждения восхождения. Потом мы стали спускаться.

Вниз идти, конечно, легче, но, статистически, на спуске случается больше несчастных случаев, чем на подъеме, так что я не выпускал Джеймса из виду. Но до палатки мы дошли быстро, упаковали все и спустились на широкое седло между нашей и соседней вершиной.

Это было время связи со спасательной станцией. Мы сели на рюкзаки, я включил радио, связался и доложил о нашем местонахождении, состоянии и планах. Начальник спасательной службы подтвердил получение нашего сообщения и сообщил, что на соседней с нами вершине один из восходивших в связке-двойке сломал ногу. Спасатели уже идут наверх, но дойдут до них не раньше утра.

– Я знаю, у тебя есть обязательства по отношению к твоему клиенту, – сказал он, – так что я не могу настаивать, чтобы ты помогал, но, сам понимаешь, они могут не пережить холодную ночевку. Их бы хотя бы до палатки дотащить. Я буду на связи. Вызывай меня в любое время, если что.

Я посмотрел на Джеймса. Выглядел он уже получше, но все еще был очень усталый.

– Что случилось? – спросил он.

– На соседней вершине несчастный случай произошел.

– Сколько их там?

– Как и нас, двое. Один ногу сломал.

Мы оба знали неписанный закон горных восхождений: если нужна помощь, каждый, кто может, должен помочь. Конечно, каждый сам решает, может он или нет. В нашем случае, если Джеймс считает, что он не сможет дойти до лагеря без меня, я буду вынужден его сопровождать.

– Мы должны им помочь, – сказал Джеймс.

Он встал и начал надевать рюкзак.

– Что?! – я не ожидал от него такого.

– Где они? – спросил Джеймс, всматриваясь в соседний склон.

– Погоди. Если ты действительно хочешь им помочь, то лучше всего тебе самому идти в лагерь, а я пойду к ним.

– Их двое. Помощь может быть нужна каждому из них. А раненого может быть нужно нести. Ты один можешь не справиться.

Он говорил правду. Но я видел, как он устал.

– Ты устал, – сказал я.

– Есть вещи похуже, чем усталость. Тебе сказали, где они находятся?

По-прежнему неуверенный, что поступаю правильно, я связался с начальником спасателей. Пострадавшие находились на другой от нас стороне горы. Прямой радиосвязи у нас с ними не было.

– Мы обойдем вокруг вершины, – сказал я.

– Траверсом там пройти трудно будет, – сказал начальник спасателей.

– Идти через вершину займет много времени и сил.

– Да-а. А как у вас с оснащением для траверса?

Я мысленно перебрал, что у нас есть. Кошки, ледорубы, пяток ледовых крюков, карабины… Мы не рассчитывали на такой длинный траверс и спуск с пострадавшим. Крюков было маловато.

– Хватает, но впритирку, – сказал я, – если повезет.

– А сколько везения нужно?

– Везение всегда нужно.

– Да, уж, – согласился он. – А твой клиент как? Согласен?

– Это была его идея.

– У тебя хороший партнер. Ну, удачи вам! Я буду на связи, – он отключился.

Мы собрались и вышли на склон. Снег был плотным, и кошки хорошо держали. Когда склон становился круче, приходилось идти боком, вбивая передние шипы кошек в снег. Потом начался лед. Я связался с начальником спасателей. Он сказал, что участок льда должен быть небольшим. Мы медленно продолжили наше движение.

Вскоре лед стал тоньше, и я побоялся, что ледорубу может не хватить глубины для надежного захвата. Я ввернул ледовый крюк, привязал к нему Джеймса и прошел ледовый участок один. Затем я закрепился на другом ледовом крюке и принял Джеймса. Теперь я понимаю, что нам тогда очень повезло.

После ледового участка, мы шли еще пару часа, пока не увидели двух парней на снежной полке, которую они вырубили в склоне. Все это время я следил за безопасностью и не обращал внимания на состояние Джеймса. Теперь я присмотрелся, и мне не понравилось то, что я увидел. Он был явно на пределе своих сил, хотя и двигался так, чтобы на замедлять нашего движения.

– Давай передохнем, – предложил я.

Джеймс взглянул на меня, и я заметил отражение боли в его глазах.

– Нам надо спуститься на седло до сумерек, – сказал он медленно, старательно выговаривая каждое слово.

Он был прав. Если мы не спустимся на ровное место, где можно разбить палатку или выкопать пещеру, у нас будет мало шансов пережить ночь. Поэтому мы продолжили работать без перерыва.

Пока мы подходили к пострадавшим, я все еще обдумывал план спуска, но забыл обо всем, когда увидел в каком они состоянии. Сильно измотанные, без рюкзаков, они были обречены. Их надо было спускать вниз как можно быстрее. И мы начали это делать немедленно.

Я сопровождал раненого, Джеймс помогал его партнеру. Первые тридцать метров вниз мы прошли очень медленно, но потом каждый понял свою задачу, и мы начали спускаться быстрее. Я забивал крюк, пропускал веревку через карабин и спускал их по одному. Джеймс шел первым. Он вбивал крюк внизу и принимал пострадавших. Я выворачивал крюк и спускался к ним, отдавал Джеймсу мой крюк и использовал его крюк для спуска. Так мы и двигались, веревка за веревкой, стараясь зря не напрягаться, сохраняя силы, как только можно было. Каждый делал, что от него требовалось, потому что каждый знал, что только так у нас оставался шанс выжить.

На седло мы спустились уже в сумерках. И тут я понял, что пострадавшие уже были обморожены, так что ставить палатку для двоих не имело смысла – по очереди там греться не получится. Начальник спасателей сказал, что спасатели решили идти вверх всю ночь. Поэтому мы продолжили спуск, надеясь встретить их на полпути.

Это была очень тяжелая работа. Мы шли и тащили, и поднимали, и спускали, и шли опять, и падали, и поскальзывались, и резали руки веревками и острыми камнями, и продолжали спускаться. Одна мысль и цель держалась в голове – надо идти вниз – и каждый метр спуска был победой.

Наконец, уже около полуночи, мы заметили огни спасателей и вскоре уже сидели в теплой палатке, пили горячий чай и ничего не чувствовали. Никак не могли отойти.

Утром мы продолжили спуск вниз, раненый на носилках. К полудню мы дошли до спасательной станции, где нам сказали, что мы останемся здесь дня на два – до тех пор, пока наберемся сил и сможем спускаться дальше – к базовому лагерю, который находился в нескольких километрах вниз по долине.

– Я очень сожалею, что у тебе на Рождество уже не успеть, – сказал я Джеймсу. – Очень жаль. Но мы сделали хорошее дел, а?

Джеймс в ответ только вяло рукой шевельнул. Он так измотался, что не сказал ни слова со вчерашнего дня. Я тоже не склонен был к повышенной физической активности.

Но начальник спасателей услышал, что я сказал что-то по-английски и заметил безнадежность в жесте Джеймса. Я объяснил ему, в чем дело.

– Нет, – ответил он на мои объяснения, – он хорошее дело сделал и заслужил большего.

Он ушел к радиостанции, с кем-то переговорил и через полчаса вытащил меня из тяжелой дремоты.

– Скажи своему партнеру, – сказал он, улыбаясь от уха до ух, – что через полчаса за ним придет вертолет.

– Вертолет?!

– Да. Наши друзья с погонами тоже уважают тех, кто делает хорошие дела. Они подбросят его до базового лагеря за вещами, а оттуда – до аэропорта.

Я разбудил Джеймса и сообщил ему новость. Даже улыбка далась ему с усилием.

– Спасибо, – было его первым словом за почти двадцать четыре часа.

– Но предупреди его, чтобы он не разговаривал в вертолете, – сказал начальник спасателей. – Это военная машина, и американцам там быть не положено.

Джеймсу это сделать будет нетрудно, подумал я.

Когда вертолет взлетел, мы, в соответствие с русской традицией, проследили за его полетом, до тех пор, пока он не исчез из виду в конце долины.

– Я, конечно, не знаю, что такого важного в этом Рождестве, – сказал начальник спасателей, – но такой человек, как твой партнер, не стал бы беспокоиться о неважном деле.