Три дня в августе

Что думал Горбачев, судить не берусь. Он пришел к власти в 1985 и сразу затеял антиалкогольную кампанию, приведшую к дыре в бюджете страны (продажа спиртного ведь была государственной монополией). Потом он объявил гласность и перестройку, тоже не принесшие ничего хорошего. А тут мировые цены на нефть упали. Вот в 1990 году инфляция и взлетела до 3000%.

Старые советские порядки начали было вспоминаться как не такие уж плохие. Свобода слова на голодный желудок не выглядела уж такой привлекательной, тем более что пути выхода из кризиса видно не было. С каждым днем становилось все хуже.

Такова была ситуация в августе 1991, когда меня послали в командировку в Ленинград (в сентябре того же года, переименованном в Санкт Петербург). Я прибыл в гостиницу в воскресенье вечером 18 августа, разместился, сходил на центральную переговорную станцию и позвонил домой (сотовых телефонов тогда еще не было).

Утром я включил телевизор, но по всем каналам показывали одно и то же – балет «Лебединое озеро». Я удивился и пошел делать то, для чего сюда приехал – получать какие-приборы (уже не помню какие).

Атмосфера на улице была необычной – ощущалось какое-то беспокойство. На предприятии, куда я пришел, везде громко работало радио и звучал безэмоциональный голос диктора, читавшего указ правительства: «… Проведение митингов, уличных шествий, демонстраций, а также забастовок не допускается, в необходимых случаях вводить комендантский час, патрулирование территории, осуществлять досмотр, принимать меры по усилению пограничного и таможенного режима…». Еще говорилось о закрытии кинотеатров и других общественных мест развлечения, отмене отпусков, увольнения и приема на работу, но я не нашел этого текста позже, хотя хорошо помню эти слова – они почему-то произвели на меня самое сильное впечатление.

Стало страшно. Было такое ощущение, что надвигается мощная безжалостная махина, сминая все на своем пути. Я попробовал позвонить домой с предприятия – связи не было. Вспоминалось описание начала войны, когда Германия напала на СССР в 1941. Люди разговаривали в полголоса, пытаясь разобраться в происходящем.

Только связанные с КГБ, похоже, знали, что происходит. Мне как раз надо было получить подпись на накладной у заведующего инвентарем – мужчины лет пятидесяти, с военной выправкой. Военные уходили на пенсию гораздо раньше, чем гражданские лица, и потом подрабатывали в дополнение к пенсии. А чего дома просто сидеть, когда можно за сидение на предприятие и непыльную работу получать какие-то деньги. Я думаю, они немного зарабатывали. Но и работали без испарины на лбу.

Так вот такой бывший военный (а, скорее всего, бывший КГБэшник) вдруг уверенно начал говорить о «давно необходимом порядке».
– Наконец-то наступит порядок в стране, –говорил он, подписывая мои документы. – Теперь все эти яйцеголовые узнают кто есть кто. Все станет на свое места.

Звучало это пугающе. И столько ненависти было в его словах. Конечно, думал я, сталинские чистки, скорее всего, не повторятся. Но многие могут пострадать, если такие вот просто-мыслящие бойцы начнут решать нашу судьбу.

Я ушел от этого отставника с удовольствием и решил немедленно ехать домой, с приборами или нет. Но, оказалось, что это невозможно. Некоторые люди уже пытались уехать и рассказывали, что билеты купить невозможно, а поезда забиты битком – даже в проходах стоят.

Потом пошли слухи, что к городу подходят войска.

Я пошел на центральный переговорный пункт позвонить домой. Он был закрыт. Частные телефоны тоже были отрезаны от междугородных линий связи. Я представлял себе, что думает моя семья. Скорее всего, у них ничего особенного не происходит пока. До провинции такие события докатываются гораздо позже. Но они могли уже услышать столичные новости и, наверное, переживают за меня.

Я решил вернуться в гостиницу. На улицах не был обычной разношерстной толпы с покупками. Большинство прохожих были мужчины, в основном молодежь. Говорили негромко. Оглядывались все время.

Кто-то внятно произнес, проходя мимо, глядя себе под ноги: «Читайте электронное сообщение на стене.»

Я посмотрел по сторонам. Несколько человек столпилось вокруг белого листка, наклеенного на стену дома. Мне не было видно текста, а лезть вперед я не хотел, побаивался не знаю, чего. Но кто-то из тех, кто был ближе к стене, читал вслух: «Войска находятся в шестидесяти километрах от города. То же самое и в Москве.»

Я пробовал думать о последствиях, но ничего не придумал. Что я понимал в таких делах!

В гостинице я включил телевизор. Передавали пресс-конференцию с Временной Чрезвычайной Комиссией, которая объявила, что берет всю власть в стране с целью изменения политического курса. Они говорили, что Горбачев болен (значит, арестован или убит на самом деле, подумал я) и, в его отсутствие, во главе страны стоит вице-президент Янаев.

Сам Янаев сидел за столом и пытался сдержать дрожь рук, лежащих на столе. Все, видевшие эту пресс-конференцию, помнят эти руки. Потом говорили, что он был алкоголик и пил всю ночь перед этим.

На следующий день, 20 августа 1991, новые слухи передавали, что Горбачев жив, но находится под арестом на правительственной даче в Крыму, на мысе Форос. Что он отказался поддержать возврат к старой системе.

В те дни еще не было общей поддержки нового режима или сопротивления ему. Всем хотелось большей стабильности, чем было в последние годы. Этот чрезвычайный комитет давал надежду на лучшее, но не смог сделать ничего из того, что обещал.

По телевизору продолжали показывать «Лебединое озеро», прерывая его только для прочтения очередного указа чрезвычайного комитета.

Я вышел на улицу. Надо было где-то поесть. Стояла чудесная погода с легкими признаками осени – идеальное время для размышлений во время прогулки в парке и стихов.

Неожиданно мимо меня пробежал молодой человек, выкрикивая: «Все на митинг! На Дворцовую площадь!»

Прохожие потянулись в указанном направлении. Я тоже пошел с ними, думая, что все это происходит рядом с моей гостиницей. Так что, если что, то быстро вернусь к себе в номер. Я только следил за тем, чтобы не попасть в центр каких-то беспорядков, когда уже не разбирают кто есть кто и откуда легко не выпутаешься.

Еще меня беспокоила возможность того, что на домах стоят видеокамеры, записывающие всех, кто шел на митинг. Вот придут КГБисты к власти и начнут арестовывать тех, кто принимал участие н несанкционированных митингах. Ведь именно об этом говорилось в одном из указов комитета. Так что я старался держаться поближе к стенам, надеясь, что туда камеры не направлены.

Я не был горд собой. Иногда животный страх охватывал меня всего. Сердце билось и хотелось убежать подальше и спрятаться от всего этого. Но небо было голубым, люди вокруг не паниковали, а мне было очень любопытно. Так я и дошел до площади.

Она была заполнена, но люди стояли не вплотную, так что можно было свободно пройти в любом направлении. Я не стал пробираться вперед. Если толпа сожмется, можно и не выбраться. Поэтому я остался на краю, возле одной из улиц, выходящих на площадь.

На одной из сторон площади была воздвигнута высокая платформа, на которой находилось с десяток людей. Они по очереди подходили к микрофону и произносили речи или делали какие-то сообщения. Один человек принес новости: «Танки находятся в тридцати километрах. Нам надо подготовиться и построить баррикады. Прошу добровольцев собраться вон на том углу,» он показал рукой место сбора. В толпе началось движение. Некоторые начали проходить к указанному месту.

Начальник милиции подошел к микрофону: «Городская милиция на стороне народа. Мы не будем арестовывать за участие в митинге. У нас только одна задача – поддерживать порядок, чтобы избежать ненужных инцидентов.» Толпа одобрительно загудела.

Организатор баррикад опять подошел к микрофону: «Требуется двадцать человек вон там. Надо перевернуть несколько троллейбусов, чтобы заблокировать улицу. Бетонный завод выделил тридцать самосвалов с бетонными блоками для баррикад. Нужен кран, чтобы их разгрузить? Кто-может пригнать кран?» Толпа радостно зашумела. А я думал, что танкам эти баррикады помешают немного, если не все улицы будут законопачены большими бетонными блоками. Я очень надеялся, что танки не войдут в город.

Проблема с армией заключалась в том, что они обязаны были выполнять приказы командования, которые, в отсутствие Горбачева, были членами чрезвычайного комитета. Между тем, солдатам не хотелось атаковать безоружный народ – свои же! Поэтому они искали любой предлог, чтобы избежать этого. Напряжение расло. В любой момент, случайное происшествие могло послужить искрой, с которой начнется большой пожар.

Еще один человек подошел к микрофону: «Я только что говорил с солдатами. Они не хотят выступать против народа, но они находятся под присягой. Поэтому, пожалуйста, избегайте любых провокаций. Старайтесь сохранить мир. Мы что-то придумаем.»

Таким образом митинг продолжался несколько часов. Уже вечером, толпа сильно зашумела, когда на платформу поднялся мэр города Анатолий Собчак. Он сказал, что только что прилетел из Москвы, что ситуация там напряженная, но что все больше людей и организаций выступают против чрезвычайного комитета.

– Я только что встречался с представителями местного чрезвычайного комитета, – сказал он, – и сказал им, что они предатели и преступники, которые будут арестованы и осуждены в соответствие с законом.

Толпа закачалась: «Урррааааа!» Выступление Собчака было первым сильным утверждением, которое означало, что есть силы, способные противостоять действиям комитета. Кто был прав, мы не знали. Но мы боялись бесконтрольных беспорядков, и приветствовали любые действия, которые помогали их избежать.

Несмотря на все эти речи и надежды, слухи продолжали распространяться (в толпе один говорит, а многие слушают), что ночью войска войдут в город. Напряжение нарастало.

Неожиданно, уже в сумерках, Собчак опять появился у микрофона: «Я только что получил сообщение из Москвы. Борис Ельцин объявил себя главнокомандующим вооруженными силами на территории России и приказал всем военным подразделениям вернуться в казармы.»

Именно этого или подобного сообщения мы так ждали! Ельцин был президентом Российской Федерации, а Горбачев был президентом СССР. Таким образом Ельцин взял на себя командование подразделениями армии СССР, которые были расположены или действовали на территории России. Насколько это было легально, никого не интересовало. Главное было то, что у солдат появилась возможность не подчиняться приказам комитета. Ельцина взял на себя всю ответственность. Это была его знаменитая речь с танка в Москве.

Позже я читал, что американцы помогли Ельцину, предоставив ему секретную американскую систему связи на территории СССР. Они также перехватили сообщения, которыми обменивались участники путча, и предоставили их Ельцину. Американское Национальное Агентство Безопасности возражало против решения президента Буша (старшего). Раскрыв русским американскую систему связи, они на некоторое время (до создания новой системы) теряли возможность прослушивать русскую армию. Тем не менее, президент Буш пошел на это, что объясняет мне такой быстрый поворот событий.

Это был второй раз, когда Ельцин продемонстрировал умение принимать ответственное решение, которое отвечает желанию народа. Первый такой поступок он совершил в 1990 году, когда во время съезда партии объявил, что выходит из партии, потому что на его должности Председателя Верховного Совета РСФСР он хочет принимать в интересах народа, а не одной партии (незадолго до этого в стране была разрешена многопартийность). Сказав это, он покинул зал заседаний.

Все это транслировалось по телевизору. Мы были поражены. Никто еще не осмеливался тогда так открыто отрицать власть Коммунистической партии. Ельцин шел к выходу из зала в полной тишине. Мы вполне могли себе представить, что его арестуют в фойе. Но ничего такого не произошло, и авторитет и роль Коммунистической после этого начали уменьшаться еще быстрее.

Теперь, в августе 1991, Ельцин опять выразил желание народа, и за эти два момента его жизни многие люди, включая меня, остаются ему благодарны, несмотря на все его недостатки.

На другой день, 21 августа 1991, все заговорщики были арестованы. Один покончил жизнь самоубийством вместе со своей женой. Горбачев вернулся из Крыма, что-то рассказывал, но никто ему не верил. Похоже, он хотел выждать и поддержать выигравшую сторону. В результате он оказался ненужным победителю.

24 августа Горбачев ушел с должности Генерального Секретаря Коммунистической Партии СССР. В течение месяца одиннадцать республик вышли из состава СССР. Ельцин приостановил деятельность Коммунистической партии на территории РСФСР.

В декабре 1991, оставшиеся республики СССР – Россия, Украина, и Белоруссия – объявили о прекращение существования Союза ССР и создании Содружества Независимых Государств (СНГ).

Ельцин занял бывший кабинет Горбачева. Передавая дела (РСФСР взяла на себя многие обязательства СССР), они провели восемь часов вместе. На другой день, во время интервью, Ельцин сказал, что после того, что он узнал от Горбачева, он почувствовал себя таким грязным, что ему захотелось немедленно помыться (мне кажется, я сам слышал это интервью по телевизору, но сейчас не нашел подтверждения этому на интернете).