Витгенштейн 7. Трагедия

Все последние три недели (включая выходные) я работал (программировал) с утра до позднего вечера, прерываясь минимально. Все началось с того, что я взялся за, казалось бы, легкую задачу.

Дело в том, что в нашей организации существует автоматическая система, помогающая тем, кто работает с клиентами, принимать решения. Она показывала состояние заказа и присылала сообщения о его изменении. Сообщения были полны технического жаргона, часто дублировались, не добавляя новой информации. Тем не менее, система была полезной и стала использоваться и другими службами бизнеса. Поэтому нас попросили улучшить качество сообщений, добавив больше подробностей о состоянии заказа и причинах его изменения. Задача выглядела простой, и я думал, что справлюсь с ней за пару дней.

Я быстро закончил первую версию и понял, что она не лучше, а, быть может, и хуже, чем старая система. Сообщения стали гораздо длиннее и многословней. Раньше они не были ориентированы на описание состояния заказа, но человек, разбирающийся в технических аспектах бизнеса, мог разобраться в состояние заказа однозначно. Моя же интерпретация во многих случаях не соответствовала контексту процесса выполнения заказа. 

Я переделал все еще раз. Качество улучшилось в целом, но в некоторых ситуациях возникала путаница.

Только после еще одной переделки, система стала производить достаточно хорошие подсказки для запуска в производство.

Я попался на “очевидной простоте” задачи. Простоту задачи часто путают (как и я в этом случае) с простотой решения. А между тем нас часто ставят в тупик самые простые вопросы.

Эта история в очередной раз также показала важность контекста для понимания предложения. Именно об этом говорил Витгенштейн. И именно так я добился успеха – путем хорошего понимания процесса, через который проходит заказ, так что я смог сформулировать понятные сообщения в соответствие с тем, на каких этапах процесса они могут появиться. Был ли я вынужден разобраться в нюансах бизнеса? Безусловно!  

Кстати, это подтвердило мое давнишнее наблюдение: успех автоматизированной системы зависит не столько от технического мастерства программиста, сколько от его понимания процесса, в котором система участвует – контекста, в котором она работает. 

И еще одно. Ничто так не научает этому контексту как реальная проблема и необходимость решить ее “сейчас же!” Программисты – особенно новички – не любят “терять время” на решение проблем производства. Они предпочитают забираться в глубины программирования, осваивая новые языки, приемы и библиотеки. Но именно знание о том, как система используется в производстве, помогает понять как можно и нужно ее улучшить. Только проходя до конца через этот “неинтересный” (а, зачастую, и неприятный) процесс познаешь его пользу и даже начинаешь быть ему благодарен за новый уровень понимания требований производства. А техническое мастерство уже подхватывается по мере необходимости, а не наоборот – когда ищешь проблему, для решения которой можно применить твое техническое мастерство.

Конечно, иногда приходится изучать существующие технические возможности, чтобы знать их на случай они могут понадобиться. Но, в конце концов, это просто средства для решения реальных проблем. Чем важнее проблема, тем глубже ты вынужден погружаться и в бизнес, и в возможности его автоматизации.   

Именно о влиянии важности решаемой задачи на наше поведение и как это проявилось в жизни Витгенштейна я бы хотел сегодня поговорить. Его жизнь была полна самых серьезных проблем. У всех у нас есть заботы, но немногие имели их столько же, сколько он.

Начнем с его окружения и атмосферы в какой он рос. В начале ХХ века, когда Витгенштейн был подростком, Вена была мировым культурным центром. Там в это время работали, например, такие таланты как Арнольд Шенберг (создатель атональной музыки), Адольф Луз (новая архитектура без украшений), Зигмунд Фрейд (основатель психоанализа). 

Густав Климт написал портрет сестры Витгенштейна Маргарет. Она дружила с Фрейдом, который анализировал ее в течение двух лет. 

Иоганнес Брамс и Густав Малер регулярно давали концерты в домах Витгенштейнов (только в одной Вене у семьи Витгенштейна было 13 больших домов). Музыканты Бруно Вальтер, Клара Шуман, и Пабло Казальс были близки к ним тоже. Все члены семьи были талантливыми музыкантами. 

Так что Витгенштейн впитал искусство с молоком матери. В Кембридже его коллеги вспоминали как он мог высвистеть всю сольную партию концерта в сопровождении пианино, исполнявшего партию оркестра.

Ведущие умы того времени обсуждали связь искусства и науки. Искусство показывало, а наука рассказывала, помогая друг другу, но граница между ними избегала определения. Способна ли математика описать чем похожи два человека? Витгенштейн считал, что нет. А сейчас – сто лет с тех пор – алгоритмы анализа больших данных делают это легко и повсюду.

Но вернемся к семье. Брат Ганс был талантливым пианистом. Он убежал в США и однажды исчез из лодки в заливе Чесапик в возрасте 23 лет. Принято считать, что он покончил жизнь самоубийством. 

Другой брат Рудольф занимался литературой и театром, но страдал от мысли, что он был гомосексуальным.

В мае 1904 года, в возрасте 22 лет он вошел в бар в Берлине, заказал выпивку, попросил пианиста сыграть популярную песню “Я пропал”, смешал в стакане молоко с цианистым калием, выпил смесь и умер в агонии. Считается, что он боялся, что его можно узнать как гомосексуалиста из недавно до этого опубликованной статьи, посвященной результатам какого-то медицинского исследования.  

Еще один брат Курт застрелился в 1918 на итальянском фронте, когда солдаты (он был офицером) отказались ему подчиняться. 

Брат Пол был тоже талантливым пианистом, но потерял руку на войне. Несмотря на это, он много тренировался и научился хорошо играть одной рукой. Находясь в плену, в русском госпитале, он рисовал углем клавиатуру на крышке деревянного ящика и “играл” на ней. Позже, уже после возвращения домой, он заказывал пьесы для пианино Рихарду Штраусу, Сергею Прокофьеву, Бенджамину Бриттену, Полю Хиндемиту. А Морис Равель в 1932 году даже написал по его заказу “Концерт для левой руки.”  

Пол был эксцентриком, что случается среди богатых (а его отец был самым богатым человеком Австрии). Путешествуя, даже если вместе со своей семьей, он заказывал себе отдельный вагон. Жена его была полуслепой. Они поженились, когда ей было 18 лет и она была ученицей Пола, которому тогда было 47 лет. Их первый ребенок родился через девять месяцев после первого урока.

Я рассказываю это не для сплетен и смакования интимных деталей жизни богатых, а чтобы обрисовать атмосферу окружавшую Витгенштейна, напряженность и высокие ставки, несомненно повлиявшие на его мировоззрение. 

Одним из ближайших друзей Витгенштейна в Кембридже был Давид Пинсент (им обоим тогда было меньше 30 лет). В мае 1918 года он разбился вместе с самолетом-бомбардировщиком, которым он управлял в качестве второго пилота. Витгенштейн был настолько угнетен этим, что собирался покончить жизнь самоубийством в горах Австрии. По дороге туда, на вокзале Зальцбурга, он случайно встретился со своим дядей Полом, который отговорил его.  

Другим близким другом Витгенштейна был Фрэнк Рамсей – молодой британский философ, математик и экономист, внесший значительный вклад во все три науки. Именно он помог перевести “Трактат” на английский и уговорил Витгенштейна вернутся в Кембридж в 1929 году. Когда он умер от желтухи в возрасте 26 лет, Витгенштейну все еще было меньше 30. Он опять же тяжело переживал смерть своего коллегии друга, который лучше других его понимал и поддерживал.

И, наконец, Сидней Скиннер – друг, соавтор и любовник Витгенштейна – умер от полиомиелита в 1941. Это тоже был серьезный удар по чувствам Витгенштейна.

Кто из нас испытал в молодости столько смертей самых близких людей?

К тому же Витгенштейн прошел две войны, провел много времени на передовой и в плену.

Неудивительно, что Рассел увидел в Витгенштейне “измученную душу”.

Трагедия “помогает” глубже проникать в суть, безжалостно сдирая стереотипы, предубеждения и розовые мечты. Быть может именно поэтому трагедия была первой театральной формой развитой древними греками.

Согласно учению Аристотеля, “трагедия через чувства сострадания и страха достигает их очищения“.

Ужасая и потрясая, трагедия отрывает нас от мелочной повседневности, возвышает и очищает душу и тем самым приводить нас к более глубокому пониманию богов и человека.