Адам Смит без мифов (Смит 4/4)

Во-вторых, у меня просто не было времени на более детальное изучение предмета.

Поэтому я просто доверился заключениям, к которым приходил Gwydion. В тех случаях, когда я был знаком с тем, о чем он говорил, его изложение вполне соответствовало тому, что я знал по другим источникам и собственному опыту, так что, доверяясь ему, я не чувствовал, что делал большую ошибку.

Я не берусь изложить все, чему посвящена эта книга и ограничусь только несколькими интересными или новыми для меня фактами и заключениями. Вот они:

1) Нет прямого свидетельства (его собственных слов или чего-то подобного), но есть косвенные доказательства того, что Смит не был человеком религиозным и даже был атеистом, а возможно и активным противником религии. Это могло служить ему дополнительной мотивацией для развития рациональной идеи личности, действующей ради своих интересов, но при этом и в интересах общества. Такая идея отдавала роль, которую в то (протестантское пуританское) время играло верховное божество, природной силе человеческой жадности. Как пишет Gwydion, “возможно, что Смит в душе надеялся что пуританские общественные ценности будут ослаблены или даже уничтожены с помощью анти-человеческой силы денег.”

2) Несмотря на то, что Смит считается “основателем капитализма”, он вполне отдавал себе отчет и писал о негативных аспектах повышения роли денег – коммерциализации общетсва. В моей предыдущей статье о Смите я уже приводил цитаты из “Богатства наций“, где он предупреждал об этом, признавая более высокую эффективность производства в коммерциализированном обществе. Еще более сильный контраст представляют его взгляды высказанные им в книге “Теория нравственных чувств” (1759) по сравнению с теми, которые он представил в книге “Богатство наций” (1776). И это не просто изменение взглядов со временем, потому что Смит переиздавал свою первую книгу и позже. Просто он считал оба эти мировоззрения правильными. Как пишет Gwydion, “Первое из них описывает знакомую нам модель общества основанную на сочувствии. Вторая же кладет в основу чисто коммерческую жадность без какого либо сочувствия. … Его [Смита] подход к доказательству – это подход искуссного юриста, который может убедительно защитить любую из сторон одного и того же судебного дела.” Кстати, отец Смита был успешным адвокатом, что может нам объяснить тенденцию Адама выбирать только те факты, которые подтверждают избранную точку зрения, не упоминая тех фактов, которые неблагоприятны – подход совершенно ненаучный.

3) Многие из казненных во время Великой французской революции были рационалисты – верные дети и воспитанники Просвещения. Между тем, революция сама была достижением того же Просвещения. Gwydion комментирует: “Хотя все знают этот факт, большинство историков его обходят, потому что он не вписывается в их логику.” Аналогично этому, большинство нас, живших в СССР, не могли объяснить в то время почему во время сталинских репрессий уничтожались наиболее преданные и всем пожертвовавшие для дела революции люди. И только после того, как советские архивы приоткрылись, мы поняли, что черные списки составлялись и утверждались, главным образом, руководствуясь задачей борьбы за личную власть ради выживания. Это была чисто рациональная цель – такая же антигуманная как и борьба за прибыль в современных корпорациях, которая идет во вред работникам тех же корпораций. Безжалостный капитализм очень эффективен. Но если его решения никак не подвержены влиянию обыкновенного человеческого сочувствия, он разрушает общество, которое его породило. Это напоминает мне фантастический рассказ (я читал его где-то) о совершенном роботе, который производил канцелярские скрепки и делал это так еффективно, что завалил всю планету своей проукцией, убив все живое.

4) Мне очень понравилась эта фраза у Gwydion: “Мир, разделенный на отвергнутых “обычных” людях и успешных невротиков, вряд ли можно назвать здоровым.”

5) Gwydion: “Сегодня многие считают, что промышленная революция и крупномасштабный капитализм являются синонимами. Между тем, связь между ними далеко не однозначна и не всегда присутствует.” И еще, “СССР показал, что индустриализация возможна и в обществе, где капитализм был целенаправленно подавлен.”

6) Gwydion: “Рынок – это безличная система, которая иногда действует в прямой оппозиции к желаниям ее участников, при этом продолжая следовать установленным капиталистическим правилам. Она безусловно нигилистична. Огонь жжет. Вода мочит. Капитализм в своей чистой форме разрушает социальные структуры, не помогающие росту капитала напрямую.”

7) Gwydion: “Бизнесмэнам приятно слышать, когда поклонники Смита говорят им, что они взрастили свои капиталы своими личными трудами. Но в современном сложном обществе, очень немногие достигают серъезных результатов в одиночку.”

8) Gwydion: “В 1940-е, 1950-е и 1960-е годы, когда советская альтернатива была сильна и популярна, владельцам капитала не надо было объяснять, что им надо вести себя хорошо по отношению к остальным членам общества.” Теперь этого нет. И мы видим, что бесконтрольный рост концентрации национального достояния в руках маленького меньшинства ускорился как раз после того, как эта идеологическая конкуренция ослабла в 1990-х и продолжает ослабляться сегодня.

9) Gwydion: “Проповедники “свободного” рынка стоят на плечах Смита. А Смит, как я показал в этой книге, не опирается ни на что, кроме непоследовательной логики и недоказанных утверждений.”

Мое заключение: “невидимая рука рынка” – это миф. Руки этой либо нет, либо мы просто не знаем, что вызывает рыночные перемены и называем это наше незнание “невидимым” (то есть, “понятия не имею”). Есть некоторая логика в теории рыночных сил на основе баланса между спросом и предложением. Но в современном сложном обществе эта упрощенная модель плохо предсказывает рыночное поведение, и было бы очень опасно принимать серьезные решения на ее основе.