Встреча

(Анатолий, один из персонажей серии «Кратер»)

Он очень надеялся, был просто уверен, что с этого перевала увидит хоть какой-то признак жилья, или какую-нибудь просеку, или тропу, или хотя бы далекий дымок. Но тайга сплошным ковром покрывала все внизу насколько хватало глаза и было ясно, что здесь надеяться на людей нечего.

Он сел на камень, развернул карту, посмотрел по сторонам, прикинул, где находится север и внимательно присмотрелся в том направлении, сверяясь с картой. Он был уверен, что поселок, к которому он собирался выйти находился именно за этим перевалом. Но никаких признаков жилья здесь не было.

Он понял, что потерял свое местоположение на карте тоже. То есть он знал, что он был “где-то здесь”, но теперь это “ здесь” размылось в пятно диаметром с десяток километров, а то может ушло и за пределы карты.

Уже второй день он был в пути дольше, чем планировал. Еды осталось мало, но это пока не беспокоило. Он снял рюкзак, вытащил все припасы и разложил их на земле: мешочек крупы, горсть макарон, лавровый лист, чай, немного сахара, соль, несколько сухарей. На три дня растянуть можно. А там надо будет рыбу ловить. Но до этого, он надеялся, дело не дойдет. Уж за три дня должен же он куда-то выйти!

На работе, конечно, могут шум поднять. Сегодня еще воскресенье, а завтра он уже должен был появиться в цеху. Ну, ничего не поделаешь. Сейчас надо выйти к людям, а потом уже думать о работе. Только бы они панику зря не подняли.

Он работал токарем. И хорошо работал. Без него цех часто отставал бы от плана. Сколько раз его уговаривали стать ударником и выполнить две или даже три нормы за смену. Но он знал, что ничего хорошего из этого не получится. То есть ему, конечно, дадут большую премию и в президиуме на собрании он будет сидеть. А то и мастером станет.

Но ребят он подведет. Нормы зарежут. Никто ему после этого руки не подаст. А то и башку могут проломить по пьяни. Разве ж они виноваты, что нет у них такого глаза и такой чуткости пальцев? И терпение тоже не всякому дано. И характер, чтобы не закипал от всякой ерунды. Ведь каждую деталь доводить надо до самого конца, до последнего момента. А чуть ослабнет внимание – и запорешь заготовку. Тогда начинай все сначала. И это все в шуме и грохоте. И на станке, который твой сменщик разболтал так, что на нем даже простой цилиндр не вырезать без постоянной подстройки.

Он вытащил пустой мешочек из-под хлеба и еще один из-под картошки и отсыпал в каждый из них треть оставшейся крупы. “Чтобы не увлекаться,” сказал он себе почти вслух. Макароны он решил оставить не четвертый день, если рыбу поймать не получится.

“Ну, все. Переходим в режим выживания,” сказал он уже громче.

На карту теперь надежды мало. Значит, надо найти речку и идти вдоль нее по течению, решил он. С перевала рек не было видно, но внизу по ущелью должен был тянутся ручей. Туда он и начал спускаться.

Было крутовато, но терпимо. Он двигался боком, вбивая рант вибрама в плотную глину склона, используя любые неровности. Затем пошла осыпь из мелкой гальки и стало полегче. Он даже ухитрился сделать по ней несколько больших шагов и довольно быстро добрался до валунов внизу. Правда, ноги сильно устали. Хотелось снять ботинки и окунуть их в прохладу ручья. Но воды не было видно.

Только к вечеру на самом выходе из ущелья он наткнулся на мокрую гальку. К счастью, он правильно угадал направление и в сумерках уже нашел-таки ручей. Ступни горели от усталости. Он снял ботинки, осмотрел и вымыл ноги, высушил их у костра и надел чистые носки. Ноги сейчас были его главной заботой. Если потрутся или еще как повредить их, то скоро выйти к людям не получится. Снятые носки он постирал. Завтра они быстро высохнут, болтаясь сверху на рюкзаке.

Он расстелил спальный мешок на пенном матрасике, брызнул вокруг немного бензином от медведя, подбросил толстых сучьев в костер и залез в мешок. Было приятно вытянутся после целого дня ходьбы по камням и склонам. Завтра должно быть поровней. Только через буреломы не пришлось бы продираться. Или через болото. И дождь чтоб не намочил. И рек бы не пересекать. Много чего надо для удачного завершения. А главное, чтобы людей найти.

Звали его Анатолий, Толя, Толян. На Алтай он приехал с группой друзей в поисках снежного человека. У них целый клуб был таких любителей, которые верили в существование неизвестного человекообразного существа и мечтали его “спасти”. От чего его надо было спасти, никто толком не говорил, но все очень хотели найти этого несчастного.

У многих членов клуба были свои уникальные истории встречи, но ни у кого не было неоспоримых доказательств. Чтобы окончательно решить эту загадку, они начали систематически обследовать район, где йети видели чаще всего: разбили район на участки, и теперь каждая группа прочесывала очередной участок, ища следы и признаки чего-то необычного.

Группа, в которою входил Анатолий, прошла по выделенному им участку, ничего не нашла, и вернулась домой. Один Анатолий остался еще на неделю. Кроме снежного человека, у него было другое увлечение – мумие. Он собирал его уже несколько лет, наладил каналы сбыта – через аптеку и частным образом. И сейчас тоже нашел несколько хороших мест и собрал граммов триста смеси, из которой можно извлечь сто или даже сто пятьдесят граммов мумия.

Хороший ведь улов. Так нет, решил в соседнем районе поискать и, вот, заблудился. И новых залежей мумия не нашел. А ведь пищух много видел. Но надо, чтобы у норки была конкретная конфигурация – чтобы мышки жили в горизонтальной трещине в скале, и чтобы оттуда вниз уходила еще одна скальная трещина, и чтобы все дела мышиные туда стекали. Вот в нижней части этой вертикальной трещины за сотни лет и накапливается мумие.

Такие подробности, конечно, никто не рассказывает. Кому приятно будет тогда мумие это в рот брать или на раны накладывать? Отвыкли мы от природы. Все, думаем, делается из чистого сырья, как на картинках в букваре. А ведь жизненные процессы не все такие красивые. А запах… Если бы картинки в букваре пахли, то у нас было бы гораздо больше вегетарианцев. Хотя человек ко всему привыкает и для всего находит удобное объяснение и обходные пути.

Анатолий перевернулся на бок и заснул.

Утром он не стал бриться, а сразу собрался и пошел по течению ручейка. Когда солнце уже высоко поднялось, остановился и попил чая. Ручей в этом месте слился с другим и Анатолий надеялся, что скоро и река покажется.

В середине дня, однако, реки все еще видно не было. Анатолий устроил привал, чтобы не идти по самой жаре, сварил дневную порцию крупы и заправил ее лавровым листом. Получилось вкусно. Он подремал немного в тени и опять зашагал вдоль ручья.

Тайга здесь пока еще была не очень густой. Только к концу дня деревья вытянулись вверх уже метров на двадцать и появились первые буреломы. Идти стало труднее.

Вот тогда-то он и полез на кедр. Зачем, спрашивается? Знал ведь, что не стоит этого делать. Все равно ведь ничего не будет видно. Но затосковала душа от долгих однообразных усилий. И плотнее стали деревья вокруг – дальше первых рядов уже не просмотреть. Он вдруг испугался, что пройдет мимо зимовья или еще чего-то человеческого и не заметит. Вот и полез.

На самый верх забрался, как белка. Ничего, кроме других кедров не увидел. А на спуске оступился, и сучок под рукой обломился. Упал очень больно. Когда открыл глаза, даже удивился, что живой. Лежал он на животе. Мысленно прошелся по конечностям. Особой боли не почувствовал. Но сразу встать не получилось. И дышать было трудно. Подтянул правую ногу. А левую не смог. Колено не слушалось. Попробовал на руках приподняться и понял, что сломал левую руку – чуть выше запястья.

Это открытие его мобилизовало. Теперь речь шла о жизни или смерти без шуток.

После тщательного осмотра он подвел итоги: перелом руки закрытый и без смещения (“Это хорошо!”), несколько сломанных ребер, но тоже без смещения (“Жить можно!”), выбито колено. Последнее было хуже всего. С такой травмой далеко не уйдешь. Он полежал немного на спине, подумал, потом дополз до рюкзака, вытащил кружку и мумие и начал растворять его в воде. Он всегда носил с собой немного мумия, на всякий случай. Сейчас это была его единственная надежда.

Сломанная рука начала ныть, колено тоже, и сидеть он не мог из-за сломанных ребер. Но он не обращал внимания ни на боль, ни на неудобства и действовал так, как будто это были не его травмы. Когда получилась ровная густая паста из мумия, он разорвал на полосы запасную рубашку, намазал колено этой пастой, обернул его куском полиэтилена и туго забинтовал, помогая себе зубами. Потом так же намазал и забинтовал руку.

На удивление трудно стало разводить костер. Одной рукой, оказывается, многое не получается. Но кое-как управился.

Ночь была долгой. Ему показалось, что у него поднялась температура. Он развел немного мумия и выпил. Стало вроде бы полегче.

Весь следующий день он оставался на том же месте, давая колену поджить. Самочувствие было неплохое, но начал пугать голод. Он пил воду с мумием и съел вторую порцию каши. Вскоре после полудня пошел дождь. Он залез в мешок и накрылся оставшимся куском полиэтилена. К вечеру дождь перестал. Он опять развел костер. Дыма было много.

Этой ночью он почти не спал. Задремал только под утро. И боль мешала, и мысли о еде не давали покоя. Он решил, что надо выползти туда, где можно поймать рыбу. Другого выхода не было.

Как только рассвело, он начал вырезать себе костыль. Хорошо, что топорик был наточен. Костыль получился корявый, но теперь он мог худо-бедно передвигаться. Так и ковылял весь день. Воды в ручье не пребывало.

К вечеру он опять развел костер и съел последнюю порцию каши. Ночью спал урывками. Кошмары замучали. Дожидался рассвета как спасения, сразу собрался и пошел – поковылял, то есть – медленно, но все дальше и дальше. Ручей становился полноводнее. Он все чаще останавливался, пил воду и опять ковылял.

Сколько еще дней и ночей прошло, он смог примерно посчитать только гораздо позже. Все слилось в один непрерывный поток боль-голод-шаг-вперед-день-еще-шаг-ночь -боль.

Как в тумане, он увидел перед собой обработанное поле и подумал, что галлюцинирует, сел и хотел заплакать, но не смог. Так и сидел, пока на него не наткнулся старик, живший в доме на краю поля. Он его и выходил.

Толя у него неделю прожил. Старик был не особенно разговорчив, да и был занят все время. Постепенно, из отдельных фраз Толя понял, что дед когда-то работал егерем, а теперь вот так и доживал один, в стороне от людей. Он хорошо знал травы, ими и лечил. Толя предложил ему пользоваться мумием, но дед отказался:

“В травах вся сила. И в мумие откуда вся польза попадает? Мышки едят и вытаскивают из трав ихнюю пользу. Вот мумие и лечит. Но травы сильнее.”

Толя видел, что дед не был рад его появлению, но и против ничего не имел. Казалось бы, такому отшельнику было бы интересно встретить человека, растопить хоть немного лед одиночества, узнать новости, по крайней мере. Но нет, никаких таких чувств в старике Толя не заметил. Похоже было, что он просто жил день за днем, час за часом, воспринимая все происходящее таким, каким оно приходило, ничего не ожидая и ничему не удивляясь – так, как будто он был просто часть тайги, в которой он жил.

И вместе с тем, дед, казалось, был пропитан глубокой мудростью. Она была видна во всем что он делал, как принимал повседневные решения и реагировал (или не реагировал) на слова своего гостя.

Иногда вечерами удавалось поговорить. Анатолий пробовал узнать больше о прошлом старика. Ему трудно было поверить, что он действительно всю жизнь провел в лесу. В Сибири очень разные люди встречаются. Под неказистого вида внешностью вполне может скрываться бывший академик, известный в прошлом актер, спортсмен, а то и князь или обрусевший иностранец. Многие отсидели большие сроки, заслуженно и незаслуженно. И мало кто любил говорить о своем прошлом, тем более с незнакомцем.

Самое большое, что удалось вытянуть из деда, было:

“Всю мою жизнь я пахал это поле.”

Они сидели на пороге дома и смотрели на обширное хорошо обработанное поле, окруженное плотной стеной тайги.

“А где вы в школу ходили?” Спросил Анатолий.

“А здесь же. Это была и моя школа, и мой университет,” сказал старик после короткого молчания.

Анатолий вспомнил своего учителя – старого мастера, который передал ему умение «понимать» метал. Так же, как и этот дед, он не имел систематического образования и не читал книг. Он учился, всматриваясь в жизнь и видя ее такой, какая она есть – без теорий и обобщений, без морали и высоких ценностей.

Так, наверное, жили люди до изобретения письменности, когда большая часть знаний приходила не от других, а из личного опыта, приобретенного под руководством стариков, которые не склонны были к широким обобщениям, зная как непредсказуем бывает поворот событий.

Эта встреча осталась в жизни Анатолия главным маяком, с которым он соизмерялся, принимая все свои решения и определяя свое отношение к происходящему вокруг.

Несколько лет спустя, оказавшись опять вблизи тех мест, он попытался найти старика, спрашивал в поселке, куда он вышел после того, как старик поставил его на ноги. Никто не знал о таком. Да где там можно жить?!

Благодарен он был за эту встречу всю жизнь, но досада иногда разбирала: почему не спросил то или это? Почему не записал, что говорил дед? Особенно расстраивался он от того, что он забыл расспросить старика о его встречах со снежным человеком. Однажды, на вопрос, видел ли он такого, старик ответил:

“Чучуна, что ли? Видел, конечно. Лохматый такой. Умный.”

Но тогда у старика не было времени рассказать подробности. А позже к этой теме они так и не вернулись. Эх, жаль!