Мой друг Сашка

То лето мы проводили в лагере на Кавказе, в долине, где находилась знаменитая Корона. Сашка уже давно хотел на нее забраться. Ну, ничего не скажешь, красивая гора. У самой вершины два зуба поменьше по обе стороны – ну, точно, корона.

Она была далеко от нашего лагеря – в противоположном конце долины. На подход к ней все светлое время уходит. А кто из альпинистов, а тем более скалолазов, любит рюкзаки таскать? Вот и трудно найти желающих туда топать.

Это же все время вверх по долине идти. А там холодно, так что палатка нужна. И еды запас. Сама гора тоже немаленькая. С раннего утра – часов с трех, а то и раньше – надо начинать подъем, чтобы к полудню залезть на нее, а потом еще назад успеть до темноты вернуться.

Вот Сашка и не мог найти себе партнера. А в одиночку в те времена никому ходить не разрешали. Поймают – сразу дисквалифицируют. После этого или с новичками сначала начинай, или всю жизнь ходи нелегально, избегая контрольно-спасательных служб. Некоторые – единицы – тал и делали. Но это были исключения и особо преданные горам индивидуумы.

– А красиво можно сделать ее, если через эти зубы пройти прямо по профилю, – любил помечтать вслух Рыжий.

– Тогда не успеть вернуться, – возражал ему кто-нибудь из присутствующих. – Ночевать придется наверху и все майно с собой тащить.

Чтобы избежать таскания рюкзаков, мы зачастую прятали их в кустах недалеко от лагеря, за один день добегали то горы, взбирались на вершину, и возвращались, отсиживая вблизи лагеря еще два дня. А без рюкзаков с палаткой, спальниками и чего еще там нужно для двух ночевок из лагеря на маршрут не выпускают. Вот и приходится хитрить, если, конечно, можно успеть все сделать за один день.

Иногда до смеха доходило. Сделают ребята гору таким образом, а потом проскочат ночью через лагерь в поселок или на турбазу и сидят там в баре два дня. Выходят на радиосвязь, как положено, по расписанию, и докладывают, где они якобы находятся и что у них все хорошо. Бывает, говорят из лагеря:

– У вас там непогода собирается. Если в течение ближайших двух часов станет хуже, восхождение запрещаем.

А они из бара по рации:

– Да у нас тут тихо. Погода еще держится. Может, это между нами тучи проходят. Ну, мы будем смотреть, и, если что, сразу вниз.

Но так бывало редко. Все обычно проходило без лишнего шума. А вот с Короной так не получалось. Уж больно далеко и высоко она стояла.

Но вот уже в конце сезона, когда почти все вершины в долине мы уже сделали, Бороде надо было для очередной квалификации пройти в качестве руководителя по маршруту именно такой категории, какой был на Короне. Вот Сашка и пошел с ним.

Вечером (а утром они выходят) Сашка и Борода просматривали описание маршрута еще раз и проверяли, что им нужно было взять собой, ну, там какие крюки, веревки, и другая оснастка. Все хотели вес уменьшить, но никак не получалось. Я спрашиваю:

– И охота тебе ишачить целый день?

– Знаешь, Василич, – отвечает Сашка, – я так думаю, что если свои мечты не осуществлять, то как бы и жить не получается. Все будешь ходить себе так – без интереса. Какая же это жизнь? Одно название.

Я его понимал. Мы с ним несколько раз в одной связке на скальные маршруты ходили. Сашка был очень надежным партнером. Я с ним куда угодно пошел бы не задумываясь. Но на снежно-ледовых маршрутах моя квалификация была еще низкой и мне нельзя было идти на Корону.

– А мечту осуществить можно и не особенно напрягаясь, – сказал мне Рыжий, лежавший на своей кровати поверх одеяла.

Он и еще один парень по кличке Самсон (сильный был очень) выходили на день позже на другой маршрут, который был ближе к лагерю.

– Вот мы с Самсоном послезавтра выйдем пораньше, – продолжал Рыжий, – и, не торопясь, залезем на этот пупырь и таким образом получим высокое право лезть на еще большие горы и непокоренные вершины. Но мы не будем этого делать, потому что мечта наша скромнее. Мы любим теплые и сухие скалы Крыма недалеко от злачных мест и пляжа, где ходят непокоренные еще девушки.

– Ты, кстати, маршрут ваш просмотрел? – спросил его Борода.

– Да что там смотреть? – легко ответил Рыжий. – Подойди к кулуару и шуруй вверх, не сворачивая. Так ведь, Самсон?

– Мое дело шуровать, – ответил Самсон, лежавший на другой кровати. – Это твое дело – думать.

Самсон был известен вот какой историей. Однажды мы сидели под скалами после тренировки, когда к нам подошел человек из другой команды (они лазили на дальнем конце стены) и попросил помочь:

– Нужен один сильный и не обязательно умный человек, – сказал он.

Самсон сразу поднялся:

– Я готов.

Он был очень надежным на маршруте, никогда не уставал и не терял спокойствия, был добрым и сильным.

Сашка и Борода вышли на рассвете. Погода обещала быть хорошей. Было зябко от утреннего тумана, но через полкилометра уже стало даже приятно чувствовать прохладу разгоряченным телом.

Они шли в хорошем темпе, с удовольствием оглядываясь по сторонам. Долина эта была известна своими видами и обилием цветов. Время от времени, один из них говорил другому что-то типа:

– Ты только глянь, где живем!

– Да-а, – отвечал ему партнер.

Сашка думал о том, что вот почему это так? Окружающая красота восхищает сейчас, когда нам некогда на нее долго смотреть. А вот в лагере, когда можно это делать сколько угодно, на нее обращаешь внимания. Это как-то связано с ощущением мимолетности, временности, необходимостью ухватить. А когда все тебе дается свободно – бери сколько хочешь – уже как бы и неинтересно.

Около полудня они остановились у подхода к горе, на которую Рыжий с Самсоном собирались идти на следующий день. Пока грелся чай, Сашка рассматривал ее, вспоминая как он ходил по этому маршруту в прошлом году.

К вершине выходило несколько длинных кулуаров – этакие огромные вертикальные промоины, отгороженные друг от друга высокими ребрами. Хотя все кулуары были похожи, только по одному из них можно было делать восхождение. Остальные у самой вершины были заперты ледяными карнизами. Такие карнизы сами по себе вполне проходимы. Взял по ледорубу в каждую руку и вбивай их по очереди понадежнее, опираясь на вбитые в лед шипы кошек на ногах. Тук рукой, тук ногой, тук другой рукой, тук другой ногой – легче даже, чем по скале идти.

Проблема в том, однако, что до солнца наверх не успеть. А когда солнце нагревает ледовый карниз, то он превращается в ледопад. И идут по кулуару сверху вниз такие «льдинки» размером с грузовик, что не зарадуешься. К тому же время от времени льдинка эта ударяется о скалы и разбивается так, что осколки мчаться как от взорвавшегося снаряда, глубоко пробивая снежную стену кулуара. Под таким артобстрелом выжить мало шансов.

– А ты на этом пупыре бывал? – спросил Борода, указывая в противоположную сторону на высокий шпиль вершины Игольчатой.

– Да, года два назад. Там не так сложно, как кажется. Скальных карманов много, а снег ветром выдувает. Хватайся себе и радуйся жизни. На последней веревке мы даже и не страховались. Смотались наверх, положили записку, забрали ту, что была там в капсуле, и вниз.

– Под горой не ночевали?

– Нет. Палатку на полпути оставили. Помнишь, мы проходили озерцо?

– Хорошее место для лагеря.

– Там и стояли два дня, пока время вышло. Ну, что пошли дальше?

Они упаковали бензиновую горелку, кружки и остатки еды, надели рюкзаки и опять зашагали дальше вверх по долине.

К вечеру они дошли под Корону, доложили по радио о своем положении, устроили лагерь, еще раз поели и легли спать.

У Сашки на душе было неспокойно. Он не мог понять почему, поворочался немного, потом все-таки сумел успокоиться и уснул.

Вообще, уметь успокоиться – это очень полезное качество. У одних это является частью характера, другим это приходит с опытом. У Сашки характер, вообще-то, резкий и легко возбудимый, но он рано – лет в двенадцать – понял, что это его слабость, стал следить за собой и научился вовремя перехватывать свои порывы. Только в глазах по-прежнему мелькала искра и он остался способен реагировать на опасность мгновенно. Но в остальных ситуациях его слова и действия выглядели вполне взвешенными и размеренными.

Возможно во мне говорит некоторая предвзятость. Сашка был мой партнер, и я по-прежнему его очень люблю и уважаю. Я и сейчас в трудных ситуациях себя спрашиваю, а что сказал бы Сашка? И тут же слышу его голос: “Держись, Василич. Главное – это чтобы руки не дрожали.”

Вставать в три утра нелегко. Самое сонное время. На небе еще полно звезд, струйки холодного воздуха проникают за воротник, хочется укутаться и подхватить еще не совсем потерянный сон. Но ты знаешь, что, если не поддашься соблазну, то через полчаса уже будешь работать в полную силу и будешь очень рад, что вышел на маршрут рано, с запасом по времени. Так спокойней. На одну заботу меньше.

– Вот ты замечал, – спросил Борода, – что вечером звезды кажутся такими красивыми и теплыми, а утром – колючими и холодными?

– Это поэзия, – ответил Сашка, затягивая рюкзак. – А ею занимается кто?

– Кто?

– Кто смотрит на горы издалека. Вон они какие красивые.

– А как же Визбор и другие поэты-альпинисты?

– Так они тоже свои стихи, наверняка, не на маршруте слагали. Какая тебе тут поэзия, когда надо все внимание направлять на что?

– На что?

– Вот ты удивляешь меня, Борода. Ты ведь не первый раз в горах. О чем ты думаешь на маршруте?

– О том, как вернусь и сброшу этот чертов рюкзак.

– Ну, это ты на подходе к маршруту думаешь. А о чем ты думаешь, когда работаешь на стене?

Борода задумался.

– Ну, о напарнике думаю, – наконец сказал он, – и чтобы камень на башку не прилетел.

– Ну, вот. Так и будем продолжать. И никакой поэзии. А звезды видно – это всегда хорошо. Это значит облаков нет и погода пока держится.

Он встал. Вскинул на спину небольшой скальный рюкзак, протянул конец веревки Бороде, а на другом конце сделал петлю и простегнул ее в карабин на груди. Борода поступил так же. Они осмотрели друг друга. Посмотрели вокруг , не забыли ли чего. Потом застегнули палатку, взяли ледорубы и пошли наверх туда, где начиналась первая стенка.

Они лезли, занимая верхнее, ведущее, положение по очереди, до тех пор пока солнце не начало пригревать, и только тогда сели передохнуть и поесть на широкой скальной полке. Долина внизу еще наполовину была в тени от гор, но уже освещенные снежные склоны сияли в полную силу.

– Хорошо-о, – выдохнул Борода с удовольствием и подставил лицо солнцу, закрыв глаза. – Надо кремом морду намазать.

Они достали солнцезащитный крем и очки.

– Теперь только снег и лед будет, – сказал Сашка, вытаскивая второй ледоруб.

– “Мы рубим ступени, ни шагу назад, и от напряженья колени дрожат,” – процитировал Высоцкого Борода.

Он тоже достал второй ледоруб, несколько снежных ледобуров и петли к ним.

– А хорошо, что с современными кошками, ступени уже рубить не надо, – добавил он. – Это сколько сил на это уходило! “Богатыри, не мы,” – процитировал он теперь из Лермонтова.

– Что-то тебя сегодня на поэзию потянуло, – ответил Сашка. – Ты, смотри, не отвлекайся.

– Да виды здесь красивые. Но я ничего, слежу за напарником и каменюками, как по букварю.

Когда вода вскипела, они попили чаю, съели по полбанки рыбных консервов с хлебом, убрали все и пошли дальше, врубаясь в фирн (плотный снег) и лед ледорубами.

На второй веревке у Сашки сбилось дыхание, и он заметил, что Борода тоже дышит тяжело. Он тогда чуть сбавил темп. Дыхание наладилось. И Бороде, похоже, стало полегче.

Но такой темп был низковат. Можно было выбиться из графика. Поэтому через пару веревок он снова прибавил скорости. На этот раз тело уже приспособилось. Дыхание стало тяжелее, но не запиралось. Работать было можно.

К полудню, наконец, показалась вершина.

– Доперли, вроде, а? – в два приема, сильно втягивая воздух, сказал Борода.

– Почти. Еще потерпеть надо, – тоже сквозь вздохи, ответил Сашка.

Но им потребовался еще час, чтобы взойти на самый верх. Я по себе знаю, как изнурительно обманчивой бывает близость вершины. Вот она, совсем рядом, а ты идешь, идешь, а она не приближается. Только с опытом научаешься понимать то, что тебе давно уже говорили “старики”: вершина рядом только когда на нее уже вступаешь, а до этого она еще далеко.

На первых восхождениях это может быть причиной серьезных неприятностей. Невольно расслабишься, а там еще работать и работать, а собраться опять уже трудно, и на это уходит столько сил, что уже безо всякого удовольствия ступаешь на вершину, а на спуске ноги подкашиваются, что совсем уже некстати. Вот на спуске и происходят неприятности.

Но Сашка и Борода это давно уже усвоили и отработали последний час ровно. Только в самом уголке мозга иногда мелькала успокоительная мысль, что совсем немного осталось, что сделали и эту гору, похоже, и что скоро можно будет вздохнуть свободно, надо только немного дольше потерпеть.

Вид с вершины был, как всегда, на такой красивый, как снизу. Снеженые пики вокруг. Нет такого разнообразия цветов, как когда снизу смотришь. И только сознание того, что эту панораму немногие видят, делает ее такой интересной.

– “Внизу не встретишь, как ни тянись, за всю свою счастливую жизнь, десятой доли таких красот и чудес,” – опять процитировал Высоцкого Борода, но сделал он это как-то вяло, без энергии.

Сашка взглянул на него:

– Что? Прижало?

– Да что-то… не очень. Пойдем вниз – полегчает, думаю.

– Ну, передохни малек.

Сашка сам управился с записками и сменой оборудования для спуска. Вниз они шли уже так. Сашка выпускал Бороду вниз на веревке, тот закреплялся внизу на ледобуре, а Сашка затем выкручивал верхний ледобур и спускался к Бороде на ледорубах. Тот страховал его через свой ледобур.

Из-за этого время радиосвязи застало их еще на стене, далеко от палатки. Сашка доложил их местоположение и состояние. Затем руководитель лагерной спасательной службы взял микрофон и спросил, не заметили ли они группы Рыжего на маршруте.

– Нет, – ответил Сашка. – А что случилось?

– Они на связь не вышли. Мы поставили рацию на постоянное прослушивание, но от них так ничего и не поступало. Другая группа проходила мимо начала их маршрута чуть позже. Они просмотрели кулуар, но никого не заметили. Я считаю, что они пошли не по тому кулуару и нужно начинать спасработы.

– Спасательная группа уже вышла?

– Да, но не к ним. Тут девочка пропала в поселке. Так что все ушли на поиски. Мы вызвали помощь из соседнего лагеря, но они придут только завтра. Ребята из вашей команды уже вышли, но они дойдут туда только под утро.

Борода и Сашка переглянулись.

– А сколько еще групп в долине? – спросил Сашка.

– Только вы и Рыжий. Те, что мимо них проходили, ушли через перевал в соседнюю долину.

Сашка вопросительно посмотрел на Бороду, не включая микрофон.

– Я не смогу, – ответил тот.

Сашка подумал несколько секунд.

– А сам до палатки дойдешь? – спросил он.

– Ты че? Один думаешь пойти?

Сашка смотрел на микрофон и ничего не ответил.

– Дойду, – сказал Борода. – Нормально. Тут немного осталось.

Сашка включил микрофон.

– Борода неважно себя чувствует, но может самостоятельно дойти до палатки у начала маршрута на Корону. А я могу траверсом пройти на вершину, куда Рыжий должен был выходить. Попробую найти их сверху.

– Трудно будет угадать где они, – ответил начальник спасслужбы.

– Или слева, или справа, я думаю. Я там покричу.

– Это если они услышат или могут ответить.

– На месте разберемся.

– Ты сам только не лезь под ледопад. Спасработ уже хватает.

– Разберемся. Я там бывал раньше.

Они договорились о режиме связи и закончили сеанс. Сашка начал перебирать снаряжение.

– Если я заберу все ледобуры и веревки, ты как? – спросил он Бороду.

– Бери. Нормально. Тут совсем рядом и выполаживается уже.

Сашка начал перебирать снаряжение и укладывать свой рюкзак.

– Это все Рыжий виноват, – сказал Борода. – Маршрут, наверное, даже не просмотрел.

Сашка был с ним согласен, но ничего не ответил. С Рыжим он был знаком очень давно. Они лазили вместе еще подростками. И как бы Рыжий ни был виноват, Сашка просто не мог ни сделать всего, что он мог, чтобы помочь ему. И Самсон был с ним. Тоже друг детства.

– Ну, все. Я пошел, – Сашка встал и закинул за спину рюкзак, взял в руки ледорубы и начал траверс – горизонтальный маршрут поперек склона – чтобы выйти на гребень, по которому можно, он надеялся, дойти до вершину, на которую должен был выйти Рыжий.

Двигаться надо было быстро, чтобы выйти на гребень до темноты. Там-то от луны свет будет. А тут на склоне в тени скоро ничего не будет видно.

Теперь, когда он остался один, Сашка работал раза в два быстрее. Он не думал об усталости. Все его мысли и действия были направлены на исполнение задуманного. Он шел и шел, вбивал ледорубы и кошки в лед, автоматически следя за тем, с каким звуком они входят в лед. Хватает ли глубины? Не натыкается ли лезвие на скалу? Не откалывается ли лед?

Тук. Тук. Тук. Тук. Он шел в устойчивом ритме и ни о чем больше не думал.

На гребень он вышел вовремя – светлого времени ему хватило – и сразу пошел по самому ребру к цели. Обходил ложные и настоящие вершины, «жандармов», запиравших проход. Иногда приходилось идти лазанием с вертикальным сбросом за стеной. Но лазание было нетрудным, хотя он и старался беречь кошки. Они ему еще очень будут нужны, если придется спускаться в кулуар.

Около полуночи он понял, что подошел к нужному месту, сориентировался. На выходе одного из кулуаров он вогнал ледобур в лед в горизонтальной трещине, пристегнул к нему веревку и, держась за нее, свесился над ледовым карнизом. Крикнул вниз пару раз: «Рыжий! Самсон!» Ответа он не услышал.

Вообще, кричать вниз с горы довольно трудно. Звук уходит вверх и в стороны. Другое дело кричать вверх вдоль кулуара. Звук тогда отражается от стен и концентрируется. “Если бы они его услышали,” думал Сашка, “то я бы их точно услышал.”

Он повторил то же самое у другого и у третьего кулуара. Потом вернулся к первому. В этот раз ему показалось, что был какой-то звук. Он свесился еще ниже с карниза и крикнул громко, как мог. В ответ ясно послышался голос Рыжего:

– Сашка?!

– Я! – громко ответил Сашка. – Как дела?

– Нормально!

– Раненные есть?!

– Нет!

“Слава богу!” подумал Сашка.

– Мы снаряжение потеряли! – крикнул Рыжий. – И радио!

Сашка посмотрел на часы. Было около часа ночи. “Надо хотя бы до двух подождать, чтобы ледопад покрепче замерз,” подумал он.

– Через час выхожу! – крикнул он вниз.

– Понял! Ты один?

– Один! Да!

Сашка вернулся на вершину, собрал веревку, нашел место, где меньше дуло и сел на веревку. Из рюкзака он вытащил пуховку и надел ее поверх скальной куртки. Сейчас его небольшой рост давал то преимущество, что он мог почти полностью втянуться в пуховку, вместе с ногами, которые коленями были прижаты к груди.

В час ночи, как договорились, он вышел на связь с лагерем, сказал, что нашел Рыжего и рассказал все, что знал об их ситуации.

– Группа из вашей команды уже на подходе, – сказал командир спасотряда. – Им часа два до стены осталось. Какие планы?

– Через час начну спуск и посмотрю что как. Потом сообщу.

– Зря не рискуй. Лучше отсидеть на снегу день голодным, чем лежать на теплом и уже ничего не чувствовать.

– Понятно.

Сашка свернул рацию и оглянулся по сторонам. Было холодно, но терпимо. Звезды висели жирными каплями, казалось, прямо над головой.

“Это как считать надо? Сейчас вечер или утро?” пришло ему в голову. “Борода говорил, звезды вечером добрее. Значит, еще вечер, получается? А, вообще, все от отношения зависит. От самого человека. Как Высоцкий пел, ‘все зависит в доме оном от тебя от самого. Хочешь, можешь быть Буденным. Хочешь – лошадью его.’”

Он старался не думать о себе и как он себя чувствует. Он знал, что стоит начать прислушиваться к потребностям своего тела, начнешь жалеть себя и ослабнешь. Трудно потом будет собраться.

Вообще, по жизни, и особенно в критических ситуациях Сашка старался относиться к своему телу как бы со стороны. Ну, примерно так, как он относился к своей машине или собаке. Если можешь дать что ему там нужно, давай. Лишнего не надо – вредно. А не можешь дать ничего, пусть терпит. Не я для него, а оно для меня. Если не выдержит, то так и будет. А что еще поделаешь? Если можно отремонтировать, подлечить – сделаем. Не сможем – значит так тому и быть.

Он достал горсть орехов, смешанных с изюмом, и шоколадку. Медленно разжевывая смесь, он подумал о Рыжем. Без эмоций, так же объективно, как и о себе.

“Ведь Рыжий хороший парнем, в принципе. Умный – это точно. Но с какой-то трещинкой. Нет-нет да и проявит она себя. И заносит Рыжего так, что не дай кому другому. И, скорее всего, эти его собственные способности и причина его проблем. Обида в нем живет какая-то, что не достаточно признают его, что ли? Отец у него пострадал несправедливо еще при Сталине. Ну, это понятно. А Рыжему то чего эту обиду раздувать? Мог вполне учиться и найти своим мозгам применение. А на Советскую власть все сваливать – тебе же дороже и обойдется. Правда, бывают обиды, которые трудно забыть.”

Он начал былo вспоминать свое непростое детство, но тут же пресек себя и постарался отвлечься.

“Рыжий сказал, что они снаряжение потеряли. Значит рассчитывать надо только на то, что у меня есть. Немного. А спускаться надо быстро, чтобы под обстрел не попасть. Если начать в два, то все надо сделать за три часа. Это мало. Командир спасотряда сказал, что наши подойдут под начало маршрута ночью. На худой конец, можно врезаться в стену и отсидеться в нише до следующего утра.”

Так он и перебирал возможные варианты до двух часов. Потом встал и начал искать проход вниз через ледовый карниз на стену. Времени терять было нельзя, и он действовал с “максимально-разумным” риском, как называли мы такой способ действия, когда движешься по горе на одном дыхании, ощущая всеми пятью чувствами все, что происходит вокруг, непрерывно просчитывая все возможные варианты развития. Куда спрятать голову если придет сверху камень или лед? Что если одна из опорных точек неожиданно уйдет? А если две точки уйдут? За всем не уследишь, но по крайней мере одна рука и одна нога должны держать надежно, лучше если три точки надежные.

Выйдя под карниз на стену, Сашка крикнул вниз:

– Иду вниз! Осторожно там! Лед может прийти!”

– Нас льдом уже не испугаешь, – совсем ясно прозвучал в ответ голос Рыжего. – Тут такие паровозы пролетали, каких и на железной дороге не увидишь.

Сашка осторожно, но быстро начал спускаться, периодически окликая Рыжего для ориентации. Одна нога вниз – тук, одна рука ниже – тук, вторая нога – тук, вторая рука – тук. Иногда ему не нравился как звучал очередной “тук.” Тогда он выдергивал шипы кошки или ледоруб из льда и вбивал опять – тук – вот это звучит лучше!

Через час он дошел до них, ввентил в лед ледобур, пристегнулся, повис на страховке и позволил себе немного расслабиться. Теперь надо было спокойно оценить ситуацию. Для ошибок места не было.

Рыжий и Самсон сидели в выдолбленной во льду неглубокой нише, пристегнутые к ледобурам, вкрученным в лед. В темноте Сашка не мог оценить их состояние. Но звучали они бодро, хотя и чувствовалась усталость.

– Что случилось? – спросил Сашка.

– Да бомбить нас начало, – ответил Рыжий. – Мы вот в эту нишу забились, а рюкзак на крюке висеть оставили. И тут трамвай сверху пришел и рюкзак с собой забрал. А там все снаряжение, рация, еда… Как еще нас не прихватил. Совсем близко прошел.

Сашка порылся в кармане и вытащил последнюю горсть смеси орехов с изюмом, разделил на двоих. Они начали, не торопясь, жевать. Сашка присмотрелся. Самсон выглядел неплохо. У Рыжего была немного нарушена координация, он как бы слишком суетился.

”Может, быть просто нервничает,” – подумал Сашка. “Чувствует свою вину, наверное. Кому это приятно?”

– Ледорубы тоже ушли? – уточнил он, хотя уже знал ответ.

– Все там было. На одном крюке висело.

На короткий момент Сашку пронизала злость – на Рыжего, на Самсона, на ледопад, на уставшее тело – но он не дал ей разростись, а перенаправил ее энергию в мышцы и почувствовал прилив сил.

– Ладно, надо двигать. Времени мало, – сказал он. – Хорошо еще, что кошки не сняли. Пойдем так. Самсон с двумя ледобуроми спускается на веревку и делает пункт приема. Одним ледобуром страхует себя, другим – веревку. Надо бы еще промежуточный ледобур поставить на полверевки, но времени мало. Так что надо работать максимально аккуратно. Рыжий, ты меня понял?

– Ты че, Сашка? Я же…

Сашка перебил Рыжего:

– Ну, понял и понял. Самсон, ты как?

– Я нормально. Все понятно.

– Тогда пошли.

Сашка проверил у каждого страховую обвязку на груди, сделал петлю на своей веревке и простегнул ее в карабин на своем ледобуре, второй конец – петлей на конце – простегнул в карабин на груди Самсона, дал ему ледобур и вытянул всю слабину веревки.

– Выворачивай свой крюк и давай вниз, – сказал он Самсону.

Тот отвис на веревке, которую держал Сашка, быстро вывернул свой ледобур и начал спускаться, упираясь кошками в стену по мере того, как Сашка выпускал веревку.

Спустившись на всю длину, он ввернул в лед оба ледобура, к одному пристегнулся сам страховочной петлей, через другой простегнул веревку, выбрал слабину.

– Готов! – крикнул он.

Сашка подергал веревку, убедился, что Самсон выбрал слабину, достал жумар (зажим, который помогает спускаться или подниматься по веревке) и передал его Рыжему:

– Держи. Давай вниз.

Он отстегнул его от его ледобура, и Рыжий начал спускаться, удерживаясь на веревке жумаром. Пока он спускался, Сашка вывернул его ледобур.

– Готов! – опять крикнул Самсон.

Это значило, что Рыжий уже дошел до него и пристегнулся к одному из ледобуров, а Самсон готов страховать Сашку.

– Держишь? – уточнил Сашка.

– Держу, – ответил Самсон.

– Только не дергай, – опять уточнил Сашка.

Он вбил в лед оба ледоруба, одной рукой вывернул ледобур, и начал идти вниз. Самсон осторожно выбирал веревку. Если Сашка сорвется, он пролетит мимо, И Самсон поймает его на свой ледобур. Если, конечно, ледобур выдержит. Должен выдержать.

Дойдя до них, Сашка пристегнулся в карабин на одном из ледобуров, и они повторили те же действия опять. И опять. И опять.

Они очень старались двигаться осторожно, но быстро, и все равно не успели спуститься до восхода солнца. Около пяти утра, как по расписанию, прошел мимо них первый кусок льда. Внизу еще было холодно, а вершину солнышко уже нагрело.

Теперь Самсон, смотревший все время вверх, предупреждал, если замечал падавшую глыбу, и все трое прижимались ко льду, пока она не прошумит мимо. Из-за этого скорость спуска снизилась.

На очередной веревке, когда Сашка выпускал вниз Рыжего, очередной подарок с неба ударился в ребро кулуара и частично раскололся. Одна совсем небольшая, видимо, льдинка, как пуля черканула голову Рыжего как раз под обрезом каски и брызнула ярко-красным на голубой лед. Голова Рыжего безвольно уткнулась в стену.

У Сашки как будто что-то оборвалось внутри.

“Все. Приехали,” подумал он.

Несколько мгновений тянулись очень долго.

“Я успел многое обдумать и просчитать,” рассказывал он мне потом. “Вот и сейчас эти секунды я могу прокрутить в памяти, как замедленное кино. Все помню, до деталей.”

Тут же сработала его многолетняя тренировка спасателя. Одной рукой, пальцем, он придавил рану. Другой рукой ухитрился вытащить аварийную аптечку из рюкзака, открыл ее, прижимая телом к стене. Удерживая аптечку за край зубами, чтобы не улетела, вытащил и прижал к ране стерильный кровоостанавливающий тампон. Потом, уже двумя руками, плотно примотал его бинтом вокруг головы. Затем – все это почти на одном дыхании – выхватил шприц и сделал противошоковый укол Рыжему в бедро прямо через штаны. Рыжий замычал и поднял голову. Сашка вздохнул с облегчением, уперся каской в стену и на пару секунд закрыл глаза.

– Как он? Оклемался? – спросил снизу Самсон.

– Держит головку, – пробормотал Сашка, все еще упираясь в стену, искоса глядя на Рыжего.

– Значит, жить будет, – убежденно заключил Самсон.

– Противошоковый укол дело хорошее, – добавил он, подумав.

Сашка вернулся в рабочее положение. Перестегнул конец веревки со своей груди на грудь Рыжему, который что-то слабо бормотал и пытался двигаться и крикнул Самсону: “Держи!” Тот выбрал слабину, так что веревка натянулась, проходя от Самсона через карабин на верхнем ледобуре к Рыжему.

Сашка отстегнул Рыжего от крюка, на котором он страховался и сказал ему, четко выговаривая слова:

– Давай потихоньку вниз. Упирайся ногами. Можешь?

– Че не мочь? Мы всегда могем, – промямлил Рыжий, не совсем еще пришедший в себя после болевого шока.

Сашка осмотрел еще раз повязку на ране и спрятал аптечку. Он был благодарен Рыжему за то, что тот явно старается, пробиваясь сквозь дурман своего состояния. Ну, может быть, слово “благодарен” не совсем точно описывало его отношение к Рыжему. Правильнее было бы, наверное, сказать, что он оценил то, что Рыжий старается, а не повис мешком, как ему, скорее всего, хотелось.

– Ну, давай! Перебирай ногами, – уже мягче подсказал он раненому.

– Выдавай по-малу! – крикнул он Самсону.

Тот начал выпускать веревку. Рыжий, вися на ней, начал было откидываться назад, но потом переступил ногами и медленно пошел вниз по стене.

– Давай, давай! – подбадривал его Самсон снизу. – Двигай конечностями!

Подходя на уровень Самсона, Рыжий уже почти полностью пришел в себя. Но все делал медленнее, чем обычно, и что-то бормотал время от времени.

– Молчи, – говорил ему иногда Самсон. – Береги силы. Дома расскажешь.

Так они и двигались, уже почти не обращая внимания на ледопад. Сашка старался не думать, что в любой момент такая же льдинка может отскочить и перерубить веревку. А чего об этом думать? Все равно от этого не застрахуешься. Что будет, то будет. Постепенно он и эти мысли выбросил из головы.

Земля приближалась медленно. И по мере ее приближения, силы уходили. На последних нескольких веревках, Сашка уже перестал выкручивать ледобуры, просчитав, что их и так уже хватит. Даже карабины начал оставлять. И свой любимый тоже оставил. Сил уже почти не было. Потом жалел. Ну, ничего не поделаешь уже.

Когда они были в самом низу, мы прошли вдоль стены, чтобы на попасть под ледопад, и приняли Рыжего. Он сначала даже руками стал размахивать – не хотел в носилки ложиться. Но Федот сделал ему укол для расслабления, и он повалился в носилки, как слон после усыпления в “Клубе кинопутешествий.“

– О! А что это у тебя? – спросил Сашку другой наш приятель, указывая ему на лоб.

Над бровями у Сашки образовалась горизонтальная опухоль, торчащая вперед сантиметра на два. Все столпились вокруг него.

– Фронтит, наверное, – заключил другой.

– Зато на солнце теперь можно смотреть, не защищая глаза ладонью, – почти радостно сказал третий.

Все засмеялись.

– Тебя уколоть? – тихо спросил Сашку Федот.

– Не надо, – устало махнул рукой Сашка. – Так дойду.

И мы пошли в лагерь.

А Борода пришел в лагерь только к вечеру. Мы про него и забыли.